Мать стояла у высокого, от пола до потолка, окна, уткнувшись по-девичьи гладким лбом в холод пластика. Взгляд ярко-коричневых, янтарных глаз, в обрамлении сетки мелких морщинок, не отрывался от мира снаружи. Чтобы не входить в комнату к самому родному существу в мире, Аридэль, не задумываясь, отдала бы собственную жизнь.
Женщина прощалась с миром, планетой и жизнью. К счастью для землян, это был не их мир. Он был настолько далек, что даже увидеть его звезду с Земли можно было только в самый мощный телескоп.
Горизонт подернулся темной, едва заметной дымкой, которая росла и вот уже превратилась в стремительно расширяющуюся угольно-черную полосу. Город внизу, всегда шумный и веселый, замер в ожидании неизбежного прихода катастрофы. На широких улицах и проспектах ни машин, ни прохожих. Зелень бесчисленных рощ, дальше бескрайняя, плоская как ладонь тундростепь – родина расы драуни, с миллионами населяющих ее живых существ, десятки тысяч горожан – все обречены. В первые дни атаки на планету казалось, что городу повезло. По нему не пришлось ни единого удара соргисов, то ли поскупились расходовать дорогие ракеты на маленький городок, то ли постарались зенитчики противокосмической обороны – не известно. Это только отсрочило неизбежный конец.
Скрипнула дверь, прошелестели легкие шаги. Подошла другая женщина, похожая словно сестренка, но только намного младше, остановилась позади.
Ветер, предвестник ужаса, что через считанные десятки минут овладеет городом, неистово и страшно завыл. С бешеной скоростью потащил по пустынным улицам оборванные листочки и пыль, вмял ветви деревьев с молодой листвой в землю.
– Планету уже не спасти, матушка, – зябко поежилась женщина помоложе.
– Да, – не оборачиваясь, безжизненным голосом прошептала вторая.
– Мамочка, можно вместо вас останусь я? – ломая пальцы, произнесла первая.
Старшая вздрогнула, стремительно развернулась.
– Что?!
От крика зазвенели высокие стеклянные бокалы на столе. Щеку дочери обожгла хлесткая пощечина.
Та ойкнула от неожиданности и схватилась за щеку, на ресницах задрожали слезы.
– Прости, прости! – Руки женщины обхватили тонкую талию дочери, сухие губы осыпали лицо самого родного человека холодными как лед поцелуями. – Не смей даже думать об этом! Ты должна улететь на транспортнике!
– Мамочка, как я без вас… – Девушка обняла узкие плечи матери.
– Глупышка, – женщина болезненно улыбнулась сухими губами. На лбу ее темнела, рассекая, незнакомая, пугающая отчужденностью морщина. Заговорила глухим, надтреснутым голосом: – Милая, после смерти отца я живу только ради тебя. Ты выросла, доченька моя. – Ледяная ладонь погладила девушку по щеке, и от этой немудреной ласки все в ней сжалось в снежный комок. – Ты большая и проживешь без меня, а я не могу расстаться с могилой твоего отца. Жаль, что не получится увидеть твоих детей. Я знаю, ты найдешь человека, которого полюбишь. Верь мне, ты же знаешь, женщины нашего рода чувствуют будущее.
Она стояла, прочно утвердившись на полу и слегка расставив ноги, и отступать не собиралась ни на миллиметр.
– А если… если они не примут нас, если они жестокие изуверы, как Ушедшие кланы?
– Нет, – медленно покачала головой женщина. – Я уверена, не может такого быть. Ушедшие – это исключение… Война или конкуренция не могут быть единственным исходом контактов с иным разумом. Иначе зачем вся эта вселенная?
Девушка многое хотела сказать матери, но лишь изо всех сил сжала кулачки.
Полоса на горизонте превратилась в тучу цвета преисподней, какую природа не способна сотворить. Непроницаемо-черное, как сам хаос, облако, полное горького пепла сгоревших городов и радиации, стремительно надвигалось на застывший в страхе город, с каждой секундой поглощая блеклую синеву небес. Рука младшей на плечах матери дрогнула, голова склонилась ей на плечо, что-то теплое потекло по шее вниз.
– Глупышка моя, – ласково произнесла мать, с нежностью глядя в разрисованное черными полосами потекшей туши, дорогое и знакомое до последней черточки лицо. Женщина развернула дочку к себе, вытащила из кармана платок и тщательно вытерла ей лицо. – Не плачь… ты должна выжить и продолжить наш с папой род, обещай мне.
– Да, мамочка.
Некоторое время стояла звенящая тишина, потом долгий, недвижный взгляд вонзился в глаза девушки.
– Ты выполнишь со мной последний обряд? Ты единственная родственница.
Девушка содрогнулась от ужаса и посмотрела в обострившееся, словно в предчувствии неизбежного, лицо матери. Едкая горечь подступила к горлу. Ей стало все равно: жизнь, смерть. Она была в отчаянии, и если бы не обещание матери выжить, то осталась бы с ней. Жалко дрогнули губы. Кивнула, низко склонив голову.
– Ну и хорошо!
Женщина посмотрела в окно, застыла. Непроницаемо-черное, даже какое-то маслянистое, облако поглотило город. Солнце исчезло с небосвода, стало темно, глаза с трудом видели контуры мебели в комнате – ночь и смерть поглотили все. Женщина отвернулась от окна и посмотрела на потолок. Словно повинуясь взгляду, там негромко щелкнуло, вспыхнул светильник, осветив желтым светом драуни и неброскую обстановку комнаты. Потом в дверь вошел человекоподобный робот с сервировочным столиком, полным изысканных яств, и удалился обратно. Посредине стола – два хрустальных бокала на высокой ножке с кроваво-красного цвета вином. Девушка еще раз зябко вздрогнула и обхватила себя за плечи.
– Ешь, доченька, так положено по обычаю.
Девушка несколько мгновений ошеломленно смотрела на мать, потом, судорожно сглотнув, кивнула, но так и не смогла заставить себя прикоснуться к еде. Старшая женщина неторопливо отведала по ложке от всех блюд, потом подняла ближайший бокал, дочь последовала ее примеру. Бесцветные, как у мертвеца, губы сжались. Глаза дочери стали размерами с пятак.
– Ну, наверное, и все… – задумчиво протянула старшая женщина.
Ослепительно белая пилюля упала в бокал, поверхность вскипела от газов, через несколько ударов сердца успокоилась, а пилюля растворилась.
«Вино красное, как кровь», – подумала девушка, изо всех сил сдерживая рвущийся из глубин естества крик.
– Да прибудет в веках жизнь! – громко провозгласила женщина ритуальную фразу на древнем, полузабытом языке и до дна осушила бокал. Девушка едва пригубила свой и поставила назад.
Мать отвернулась к окну, спиной к дочери, навстречу овладевшей городом смерти.
– Иди, Аридэль, – внезапным ударом кинжала саданул по нервам мертвый голос, – не стоит видеть, что будет дальше.
Алебастрового цвета лицо девушки пробороздили стремительные слезинки, зарыдав, она выбежала в дверь.
«Так будет лучше… для всех», – подумала женщина. Ее нежно-белый лоб вновь прижимался к прозрачному и прохладному пластику окна. За его хрупкой преградой стремительно падала температура, все быстрее и тревожнее щелкал счетчик субатомных частиц, скоро уровень радиации станет смертельным для любого крупного существа. Город умирал.
