Часть четвёртая. МАРИНОВАННЫЙ ТИГР
Пятница, 13 мая 1994 года
– Во имя отца, сына и святаго духа! Аминь! – взревел отец Агафоний хорошо поставленным в семинарии басом и тщательно окропил святой водой последнего разлива дверь и крыльцо двухэтажного особняка, где стоял.
Толпа за спиной послушно подхватила последнее слово его откровений.
Громогласное «аминь» привлекло внимание Марии Саньковской, проходившей мимо. Она возвращалась с почтамта, где заказным письмом получила ответ от малого предприятия «Кассандра» на запрос относительно дальнейшей судьбы. Как женщина нетерпеливая, Мария там же его и прочитала.
И расстроилась.
В специально для неё распечатанном гороскопе говорилось о предстоящих тяжких испытаниях, причём смутно намекалось на возможность трагического исхода. Несмотря на то, что гороскоп был за прошлый месяц, внутренний голос подсказывал, что пророчества, как и преступления против человечества, срока давности не имеют. К тому же о случаях, подтверждающих пророчества о конце света, кричали на всех углах бритые и завёрнутые в саваны предтечи мессии.
Вероятно поэтому, заслышав торжественное окончание молитвы, Саньковская вздрогнула, остановилась и обернулась на голос, тяжело дыша. В плаще было довольно жарко.
Женщине сразу же бросился в глаза поп, в котором с некоторыми колебаниями признала полузабытого врага семьи Горелова. На её вкус, усы и гишпанская бородка на постаревшем лице смотрелись довольно нелепо, однако это Мария ему простила безо всякого ущерба для здоровья и чуть-чуть удивилась. В своё время были слухи о пострижении старлея, но она сомневалась, что из милиционера может получиться что-нибудь путное. И вот, поди ж ты!..
Саньковская даже не подозревала, что тому же самому за её спиной не верят два иностранца в потрёпанных коротеньких штанишках.
– It's impossible! – воскликнул один из них, присмотревшись к отцу Агафонию и моментально забыв, что в этой стране они договорились общаться исключительно на языке туземцев. – What a miracle!
– Where? – второй, страдающий фрагментарным склерозом не в меньшей степени, оживлённо повертел головой по сторонам. Он всё ещё не привык к чудесам, несмотря на то, что страна, куда сослала воля его всевышнего, была богата ими, как ничем другим.
– Do you recognize this man? This holy man!
– Oh, yes! I'm can't believe it! We gave the Holy Book to policeman some years ago, but now…
– Of course! You never believe me when I'm say that this country have a Chance![1]
На этом беседа двух миссионеров, наделённых по-своему удивительной памятью, оборвалась. Оба с благоговейным ужасом подумали, что священное писание может сделать с тем, кто до этого в жизни не читал ничего, кроме уголовного кодекса, а Саньковская вздрогнула ещё раз. В её обыкновенной памяти немедленно всплыла вражеской подлодкой народная примета, гласящая, что встреча с попом не сулит ничего хорошего. Мелко перекрестившись и скрутив в кармане красного плаща кукиш, она двинулась дальше. Ей суждено было сделать всего несколько шагов, как снова пришлось содрогнуться.
– Добрый день, Машенька!
Вглядевшись в лицо, от которого остались одни бородавки и грустный нос, Мария только по невесёлой собаке, которую держали на руках, признала в старушке, перебежавшей ей дорогу, Варвару Моисеевну.
– Добрый, – ответила Саньковская, начиная проклинать сам факт наличия сегодняшнего дня. Пятница сама по себе – день счастливый только для Робинзона, но никак не для неё. Похоже, что гороскоп уже начал оказывать тлетворное влияние на судьбу. Вот именно в такой день и должен наступить конец света. – Тринадцатое, чёрт побери! – прошептала она в сердцах.
– Что, а то я пропустила?… Неважно. Как ты похорошела! – зачирикала Цугундер. – Давно тебя не видела. Где-то со второй свадьбы твоей матери!
Мария злобно глянула на старушку.
– Она, наверное, пишет тебе чаще, чем мне? Как уехала к мужу, так от неё чаще, чем раз в неделю весточки не дождёшься! Я ведь почти каждый день ей пишу – половина пенсии на одни конверты уходит! Вот и сегодня напишу о нашей встрече… Ты не знаешь, что там за шум?
С первой секунды встречи Мария с нетерпением мечтала сказать слова прощания, но, наткнувшись на мученический взгляд собачьих глаз, неожиданно для себя переменила решение. Даже ей как человеку далёкому от ветеринарии, было понятно, что ни Жулька, ни её хозяйка ни черта в происходящем не понимают и сами вряд ли поймут. Вздохом сопроводив мысль, что от судьбы не уйдёшь, как бы этого ни хотелось, она посмотрела по сторонам, желая побыстрее найти конкретный ответ на вопрос по сути дела.
Вместо попа, отодвинутого толпой на задний план, около дверей здания нарисовался высокий здоровяк с пожилым крестьянским лицом. В руках у него блеснули никелем ножницы и перерезали розовую ленточку.
– Первый в нашем городе акционерный банк «Дормидонтыч» объявляется открытым! Ура, господа! – пояснил смысл происходящего его голос.
– А-а-а! – весело взревела толпа корреспондентов, отцов, а также сыновей города и прочей шушеры.
– Банк открыли! – завопила Мария на ухо Варваре Моисеевне, стараясь быть услышанной.
– Банку?! – недоверчиво переспросила та, пытаясь придать голосу достаточное количество децибел. – Раскрыли? Или откупорили?! Банку с чем?
Жулька судорожно дёрнулась у неё на руках. Её замечательные уши начали сворачиваться, стремясь превратиться в пробки.
– Не банку, а банк! Чтобы деньги туда сдавать!
– А-а! Неужели им сберкасс мало? У меня по соседству – две штуки.
– Так ведь к рынку идём, бабуля! – сообщила Саньковская последнюю экономическую новость, подслушанную случайно по телевизору. Сомнений у неё та не вызывала, как и остальные слова ведущего передачи «В мире животных».
– Пожалуй, я тоже схожу на базар, – согласилась после паузы Варвара Моисеевна и потрепала собачкины уши, достигшие почти идеального состояния с точки зрения официанта. – Надо моей девочке колбаски ливерной прикупить, а то ведь её тоже годы одолевают. Косточки нам уже не по зубам, правда, Жулечка?
Псинка неопределённо хрюкнула, не то горюя о безвременно канувших в Лету зубах, не то требуя сводить её к ветеринару-дантисту.
– Когда же ты порадуешь маму внуками? – с безграничным любопытством спросила Цугундер, когда они протолкались сквозь толпу. В отличие от её любознательности, толпа имела свой предел.
– Я в неволе не размножаюсь! – довольно резко ответила Саньковская гордым в своём несчастье голосом представителя эндемичного вида.
На самом же деле в последнее время и Семёну, и ей хронически не хватало денег, даже несмотря на то, что сдавали в наём квартиру матери, но она уже устала отвечать на этот вопрос, ссылаясь на экономические причины.
