У дверей дома 1040 по Пятой авеню на Манхэттене горели свечи. Несмотря на пасмурную погоду, здесь собралась большая толпа, в которой выделялись многочисленные репортеры. Никто не шумел, лишь негромкий шепоток разносил слухи о том, что жизнь самой известной в мире женщины стремительно угасает.
Весь день улица была запружена беспрерывным потоком лимузинов и такси: то подъезжали носители широко известных фамилий и титулов – родственники, друзья, сотрудники, а также представители прессы и телевидения, любопытствующие и знакомые. Внутрь пускали далеко не всех – только самых близких. Первый признак того, что надежды на ее выздоровление нет, появился во второй половине дня, когда в подъезд вошел Джордж Бардес, пастор церкви Святого Томаса Мора на 89-й Восточной улице. Он прибыл, чтобы совершить последние обряды, выслушать исповедь и причастить умирающую. Пробыв внутри около часа, священник вышел, взглянул прямо в объективы и нервным жестом дал понять репортерам, что не намерен с ними разговаривать. Через несколько часов одна из свечей у подъезда погасла из-за неторопливо накрапывающего дождя. На это обратили внимание многие, восприняв как печальное предзнаменование, и притихшая было людская масса всколыхнулась.
В это время в пентхаузе одного из самых дорогих и респектабельных зданий «Большого яблока» завершался очередной виток истории бурного и непредсказуемого, трагичного и блестящего ХХ века. В спальне, освещенной антикварными лампами, Жаклин Кеннеди Онассис проводила свой последний час на земле, то погружаясь в сон под действием морфия, то выныривая из него помутненным сознанием в ставшую уже привычной боль. У ее постели были любимые дети, Джон и Кэролайн, родная сестра Ли и сердечный друг Морис, так и не ставший ее третьим законным мужем. Последние слова, с которыми Жаклин обратилась к сыну, были: «Пожалуйста, пообещай мне, что ты не станешь пилотировать собственный самолет. Пожалуйста!»
«Не стану, мама, – пообещал он. – Поверь мне. Не стану».
В 10:15 вечера четверга, 19 мая 1994 года, лечащий врач констатировал ее смерть в возрасте шестидесяти четырех лет. И когда в распахнувшихся дверях подъезда появился плачущий швейцар, по толпе, казалось, прошла волна озноба и послышалось сдавленное оханье. Все всё поняли, и хотя знали, что она умирает, известие о смерти вызвало шок. Многие начали плакать, и вспышки репортерских блицев не могли разогнать гнетущее чувство невосполнимой утраты. «Джеки была слишком молода, чтобы стать вдовой в 1963 году, и слишком молода, чтобы умереть сейчас», – эта мысль, вероятно, посетила в те дни многих американцев.
На следующее утро Джон Кеннеди – младший вышел на улицу и обратился к журналистам: «Вчера вечером, примерно в 10:15, моя мать скончалась. Она была окружена своими друзьями и семьей, книгами, людьми и вещами, которые она любила. Она сделала это по-своему и на своих условиях, и мы все счастливы, что теперь она в руках Божьих».
А репортеры судорожно подыскивали слова, которые смогли бы объяснить всему миру, почему пресыщенная сенсациями Америка скорбит о смерти пожилой миллионерши, которую людская молва то возносила до немыслимых высот, то безжалостно низвергала с пьедестала. Как случилось, что ее жизнь оказалась неразрывно связана с историей самой могущественной страны и с тем ностальгически идеализированным обликом ушедшей вместе с ней эпохи?
Испокон веков люди любят ставить памятники. И испокон веков обожают их разрушать. Знаменитые личности всегда окружены флером тайны, недосказанности, секретов… И когда речь заходит о Жаклин Бувье Кеннеди Онассис, мифы зачастую заслоняют реальность. Ее жизнь и впрямь порой была похожа на сказку, порой – на триллер, а упорное стремление укрыться от внимания прессы лишь множило число таких мифов. И хотя об этой удивительной женщине сняты десятки фильмов, еще больше написано книг, а газетным и журнальным статьям и вовсе несть числа, до сих пор многое в образе Жаклин остается за кадром.
Однажды она сказала: «Я хочу прожить свою жизнь, а не записывать ее». Но давайте все-таки перелистнем страницы ее дней и ночей, не менее увлекательные, нежели те книги, что вышли в свет ее стараниями. Страницы летописи той, что сумела создать миф и сама стала легендой.
Безоблачное детство принцессы
В последний месяц беременности Дженет Бувье немало поволновалась. Несмотря на отменное здоровье и прекрасные прогнозы врачей, роды никак не начинались, и муж вывез ее из душного Нью-Йорка в фешенебельный курортный поселок Саутгемптон. Но только 28 июля 1929 года – через шесть недель после положенного природой срока – Дженет разрешилась от бремени здоровой девочкой, которую нарекли довольно непривычным для американского слуха французским именем Жаклин. Впрочем, необычного в судьбе этой малышки было достаточно. И личности ее родителей, и то, что проявлять характер она стала еще до собственного рождения, не торопясь покинуть уютный мамин живот… Но вряд ли кто-нибудь тогда мог представить, что новорожденной суждено было стать одной из самых знаменитых американок и символом целой эпохи.
Малышка Жаклин стала долгожданным первенцем биржевого маклера с Уолл-стрит Джона Верну Бувье III и его юной жены Дженет Нортон Ли. К тому времени они были год как женаты и вели богемный образ жизни. Приятели хорошо знали, что вечерами чету Бувье невозможно застать в их шикарных апартаментах в престижном районе Нью-Йорка: они проводили время на приемах, в ресторанах и театрах.
Дженет, родившаяся 3 декабря 1907 года на Манхэттене, была стопроцентной ирландкой. Семья Ли приехала в Америку в 1852 году из ирландского графства Корк во время знаменитого картофельного голода, когда около миллиона ирландцев погибло и еще миллион эмигрировали. Бабушка Дженет по материнской линии, Маргарет Мерритт, которая готовила и убирала для семьи Ли, говорила на густом ирландском наречии, что очень смущало ее внучку. А друзья и знакомые даже не догадывались, что пожилая коренастая ирландка, которой запрещали спускаться в зал, когда в доме были гости, вовсе не таинственная «горничная», а мать хозяйки дома.
Отец Дженет, Джеймс Томас Алоизиус Ли, имея дипломы инженера, экономиста и юриста, открыл в Нью-Йорке собственную юридическую практику и занялся спекуляциями на рынке недвижимости и банковских услуг. К 1910 году его корпорация «Шелтон Холдинг» отвечала за строительство более двухсот жилых и коммерческих зданий, в том числе 24-этажного отеля «Шелтон» на 49-й улице – самого высокого отеля в мире того времени! В 1929 году он начал строительство роскошного многоквартирного дома на Парк-авеню между 71-й Восточной и 72-й улицами, который был презентован как «самое роскошное и солидное жилое здание в Нью-Йорке». Возможно, именно от деда к Жаклин перешли по наследству интерес к архитектуре и любовь к Нью-Йорку.
