Серая Тойота припарковалась в ближайшем к входу в университет ряду. Грейс распахнула двери и, открыв автоматический зонт, выбралась наружу. Мелкая морось, встретившая её на выходе из дома, сейчас превратилась в интенсивный дождь, крупные капли которого усердно стучали по зонту, складываясь в причудливый барабанный ритм. Грейс обошла машину и, открыв багажник, залезла в толстую папку с партитурами. Нашла нужные, выудила файлы из крупных колец и, раскрыв кожаный портфель, уложила ноты туда. Захлопнула двери, нажала кнопку на ключах. Машина пиликнула ей на прощание и подмигнула похожими на мультяшные глаза фарами.
Замшевые полусапоги на невысоком каблуке никогда раньше не промокали, но сегодня что-то пошло не так. То ли лужа у ступеней при входе оказалась слишком глубокой, то ли подошва дала брешь. Всей стопой Грейс ощутила холодную влагу на стельке.– Пока крошка, – бросила ей Грейс через плечо и быстрым шагом направилась к входу.
– Вот же чёрт, – ругнулась она себе под нос, но заметив выходящих из дверей студентов, натянула на лицо маску тотальной сосредоточенности и быстро и уверенно поднялась под навес каменных сводов футуристического здания Лимерикского университета.
Освещенные ярким, но тёплым светом коридоры сейчас были пусты. Под звуки духовых и струнных инструментов в музыкальном крыле, она преодолела широкий холл и прошла напрямую к лифтам, откуда поднялась на третий этаж и устремилась к концертным залам, где находилась её гримёрка. Свернула в выкрашенный белым цветом крохотный коридорчик и нашла дверь со своим именем на табличке.
Открыла ключом, вошла и бросила портфель на стул, под которым как раз стояла коробка с её концертными туфлями. Что же, на безрыбье и рак рыба: Грейс избавилась от полусапожек, задвинув их под туалетный столик, и вдела ступни в чёрные лакированные лодочки. Промокшая лайкра колготок всё так же доставляла дискомфорт, но отсутствие хлюпающей стельки уже принесло небольшую радость.
Грейс стянула с плеч горчичный макинтош и повесила его на вешалку у зеркала. Взглянула на своё отражение. Выкрашенные недавно в рыжий цвет пряди подпрыгнули от влаги, завившись в подобные мелким пружинам упругие локоны. В другой день она бы уже схватилась за стайлер, припрятанный здесь же в одном из ящиков, и исправила это страшное безобразие, но пятница тринадцатое начала работать как поистине прОклятый день уже с шести утра, напрочь лишив её сил.
Сначала по их улице промчалась скорая с включённой сиреной, и Грейс больше часа ворочалась в постели в тщетных попытках заснуть. В семь тридцать, когда она уже оставила всякие попытки, кофеварка отказалась сотрудничать, и, выплюнув в чашку нечто, смутно напоминавшее американо, кажется, испустила последний дух. К тому же, три дня назад Грейс проводила дочку к своей бывшей свекрови, и всё это время то у неё, то у Мейв, которая сейчас готовится сдавать итоговые экзамены, не получалось нормально поговорить по видеосвязи. В итоге она приехала на плановую репетицию в очень скверном расположении духа, всё ещё лелея слабую надежду на то, что сегодняшний репертуар и выбранный ею молодой оркестровый ансамбль сумеют привести её в чувство.
Завтра им предстоит выступление для малышей и их мам. Решено было исполнять концерт для фортепиано номер семнадцать Моцарта. В графике оркестровой группы стояли две финальные репетиции: сегодня днём и завтра утром.
Накануне вечером Грейс ещё раз обыграла программу. Перед сном она прослушала аудиозапись своей репетиции и в заметках телефона обозначила проблемные места. В планах на сегодня было прийти раньше всех и отработать каждую руку по отдельности в нужном темпе и с педалью. Это упражнение Грейс повторяла из раза в раз перед выступлением с оркестром, чтобы не переживать за левую партию, которой привыкла уделять особое внимание. К завтрашнему утру ей предстоит организовать свою рутину так, чтобы ничего не мешало ей думать о музыке. Моцарт-Моцарт-Моцарт. Анданте-три четверти-до мажор.
Грейс открыла портфель, достала файлы с партитурой и, оправив широкие серые брюки в крупную клетку, встала и направилась прочь из гримёрки. Миновала несколько входов в зал и, завернув в арку, проскользнула к чёрной лестнице, ведущей прямиком на сцену. Однако, когда она приблизилась к обитой деревянными рейками двери, к своему удивлению она услышала звуки гитарного ансамбля, выходившего в бридж. Гитарная мелодия перекрывалась звонким тенором, улетавшим в уверенный фальцет на высоких нотах припева. Но откуда весь этот инди-фолк взялся в забронированном Грейс зале? И почему дверь с чёрной лестницы закрыта?!
Решительным шагом она направилась обратно и, приблизившись к одному из входов со стороны зрительного зала, рванула дверь на себя. Взгляду открылся тёмный проход меж стройных рядов кресел, обитых синим бархатом. Грейс шагнула вглубь и, спустившись по мягкой дорожке в партер, зашагала по проходу к сцене.
В серо-синем свете софитов сейчас играли несколько скрипачей, чуть поодаль в нише сцены барабанщик и басист, а на переднем крае духовые: гобой, три флейты и саксофон. Посреди под ярким прожектором стоял солист ансамбля, а позади него три бэк-вокалиста, лица которых тоже скрывала тень. По мере приближения к сцене, Грейс сумела разглядеть лицо поющего в микрофон высокого молодого человека с волнистыми волосами, убранными в хвост на затылке. Он держался на низких нотах, бэк-вокал тянул аккапелло мягкое трезвучие и в тёмном зале этот проникновенный соул звучал гипнотически. В духе афроамериканских исполнителей из уверенного тенора солист улетал в фальцет, едва заметно завершая этим приёмом каждый куплет.
И берегу её от жестоких порывов твоих».
«И я всего лишь путник во тьме,» – доносился его голос из сабвуферов. «Идущий сквозь бурю в поисках света и истины. На перекрестке дорог, где смешались следы, Стою один в ожидании тебя. Небо, словно зеркало, отражает весь мой путь, А в глазах усталые слёзы. Но даже в этой ночи я зажигаю свечу
Всё время, пока Грейс шла к сцене, он пел с закрытыми глазами. Гитарные рифы, и нарастающие по темпу скрипичные партии, сопровождавшие его голос, вышли в бридж, и незнакомец, повернувшись к зрительному залу, приготовился перейти к более интенсивной части песни, как вдруг открыл глаза и заметил постороннюю фигуру меж кресел.
– Так, стоп-стоп-стоп, ребята! Стоп! Простите, один момент, – обратился он к музыкантам назад.
Инструменты затихли один за другим. Барабанщик схватился за тарелки райда и хай-хэта, придержав их от звучания; скрипачи опустили смычки; а бэк-вокалисты, до того покачивавшиеся из стороны в сторону, застыли неподвижно, смотря на центральную фигуру на сцене.
