Борис Гуанов - Жатва-VIII. Нет такой партии

С каждым днём напряжение от ожидания внезапного появления Снежаны всё нарастало, а её всё нет и нет. Мемуары писались туго. Вот написал о своём втором высшем образовании и подумал: «А зачем? Зачем ты клевал носом на лекциях по вечерам после бурной депутатской работы или тратил своё свободное время по субботам и воскресеньям, осваивая совсем новый для тебя язык юриспруденции, которая тебя в общем-то никогда в жизни не интересовала и представлялась скучным крючкотворством?»

Во-первых, я наивно полагал, что ещё долго буду депутатом, т.е. законодателем, а какой же серьёзный законодатель может не знать законов? Во-вторых, тяжба с Сочагиным одновременно заставила меня изучать законодательство и дала отличный практический материал для дипломной работы. Ну, и наконец, я всегда любил учиться, узнавать новое, и по мере вхождения в юридическую науку она нравилась мне всё больше. В результате, на мой взгляд, я написал неплохую работу, за которую не стыдно.

Только вот гора родила мышь – в депутатской практике применить мои юридические знания так и не пришлось. К тому же, в очередной раз я упустил возможность сделать карьеру, уже юридическую – ведь предлагал мне профессор Белкин аспирантуру на Юрфаке, а я так легко отмахнулся от этого предложения. Через пару-тройку лет мог бы стать видным юристом и работать в какой-нибудь корпорации. Ну, и пентюх!

Почему же Снежана не появляется? Организует побег? Или отказалась от своих планов? Может быть, договорилась со своей графиней, и они теперь заодно? А что, если она бежала одна, без меня?

Прошло полторы недели. Однажды ночью мне приснился страшный сон, который когда-то в определённый период моей прошлой жизни довольно часто повторялся. Мне снилась лестница в полуразрушенном многоэтажном доме. Я карабкаюсь по ней вверх, лестница узкая, без перил, а впереди – провал – несколько ступеней обрушены. Перепрыгнуть? Наверняка сорвёшься. Как-то надо преодолеть эту пропасть, но как? Ни верёвки, ни доски, ничего нет. С чувством страха и неопределённости я проснулся.

Первое, что я почувствовал, приоткрыв один глаз, что свет какой-то не тот, не свет утренней зари, к которому я привык, а холодный искусственный свет, как от люминесцентной лампы. Вскочив, я не поверил своим глазам. Уж не сон ли это? Где мой островок в ласковом море, где мои кипарисы? Где небо, где солнце, где море? Я стоял посреди маленькой комнаты – где-то около 10 квадратных метров – ни окон, ни дверей, со светящимся потолком и белыми стенами и полом. Всё, я понял, что сижу в тюрьме, значит, план Снежаны провалился. Что же у меня осталось? Постель и одежда. Я натянул шорты и футболку, похлопал себя по карману – вишер при мне, а под матрацем сохранилась даже уже забытая мной маленькая коробочка, которую оставил Ник. Больше ничего.

Внезапно свет погас, и я очутился в полной темноте. «Ну, началось!» – пронеслось в моей голове. Со всех сторон возник сначала тихий, а потом нарастающий скрежет – как будто железом по стеклу. У меня буквально затряслись поджилки, и я сел на постель. Вдруг прямо мне в глаза ударил ослепительный красный луч.

– Жалкое подобие! – произнёс из темноты женский голос. – А ну-ка, скажи что-нибудь!

– Я не виновата, – пролепетал я почему-то в женском роде.

– В чём ты можешь быть виновата, мышь подопытная? – с сарказмом донеслось из темноты. – Мне всё известно. Та, кого ты звала Снежаной, быстро раскололась. С предателями у нас не церемонятся. Так что можешь не завираться.

– Я ничего и … – пытался оправдаться я.

– На то, что ты ещё существуешь, у нас есть свои соображения. Слушай и исполняй мои указания и не задавай лишних вопросов! – приказал голос.

– А что же мне делать? – спросил я.

– Продолжай делать то, что ты делала! – красный луч погас, через несколько секунд постепенно посветлел потолок, и я снова оказался один в белой камере без окон и дверей.

Господи, за что? В своей прошлой жизни я никогда не был в таком рабском, зависимом, абсолютно бесправном положении. Понятно, что я стал игрушкой в чьих-то руках, вернее, в чьих-то чудовищных, безжалостных лапах. Сидя в своей камере, я резко, до боли ощутил ценность свободы.

Ну, ладно, хватит распускать нюни! Что же делать несчастному узнику, чтобы почувствовать себя свободным? – Творить, творить и творить, например, писать мемуары и изучать историю. В общем, жить: Age quod agis! – Делай, что должно, а там – будь, что будет! Ну-ка, вишер, хочу душевую кабину, какая была на острове! В углу камеры появилась кабина. Я сделал привычную гимнастику, разминая все кости, в том числе 21 приседание, почему-то считая число 21 счастливым, а потом разделся и встал под горячие струи.

По обычаю, которого я придерживался последние четыре десятилетия своей прошлой жизни, я замотал головой, проговаривая в уме и выписывая носом буквы старославянской азбуки. «Аз Буки Веди», – значит: «Я буквы ведаю», т.е. знаю, иначе, «Я учён». «Глаголь: Добро Есть Живёте», – «Утверждаю: Доброта – это жизнь». «Зело Земля», – «Особенно земля». «Иже И Како Люди Мыслете», – «Также и как люди мыслят». «Наш Он Покой», – так и понимай. «Рцы Слово Твердо», – «Говори слово твёрдо». «Ик Ук», – я понимаю это как «Икоту укроти», т.е. «Не бойся». «Ферт Хер», – «ферт» – значит «франт, фат, жених», ну, а «хер», он и есть хер, это ругательство по отношению к франтовству и похоти. «Омега От», – «омега» вовсе не что-то очень маленькое, наоборот, в нём содержится «мега», т. е. большое, великое, это знак бесконечности – самого Бога. Я понимаю это как «От Бога». «Цы Червь», а я бормочу в уме «Царь – червь» и понимаю: «Власть – ничто». «Ша Шта», – трактую как «Хватит щей», т.е. не обжирайся. А дальше что? «Ер Еры Ерь», – как это понимать? Я читаю так: «В верность веры верь!». Ну, а «Ять Ю Я Юс», – что это? «Ять» читается как «е», «Ю» и есть «ю», читаю: «имею». Получается «Имею я ус», значит: «Сам с усам». В конце – сплошная Древняя Греция: «Кси Пси Фита Ижица». «Фита» – древнегреческая «тэта». Я трактую это так: «Ксиво (т.е. паспорт) психа – тута пыжиться», – понимай, как «Расслабься!».