Отель Ritz-Carlton в нью-йоркском Бэттери-Парк-Сити. Я смотрю из окна своего номера. В соседней комнате моя жена Кики приглядывает за детьми. Милан занимается проектом по прикладному искусству, а Рокко, как обычно, просто бесится. Я приехал сюда из Лас-Вегаса, чтобы торжественно предстать перед зрителями спортивного комплекса Barclay Center. Деонтей Уайлдер будет защищать свой титул по версии Всемирного боксерского совета в супертяжелом весе. Он встретится в поединке с Артуром Шпилькой. Какой еще Уайлдер? Какой, к чертям собачьим, Шпилька? Раньше говорили, что супертяжелый вес – главное в боксе. Похоже, те дни давно прошли.
Смотрю на Уолл-стрит и вспоминаю детство, прошедшее в бруклинском районе Браунсвилл. Каждый раз, когда рассказываю жене о тех временах, она заявляет, что мне всего лишь хочется потешить самолюбие. Говорю ей: «Детка, я просто не могу поверить, что в моей жизни было это дерьмо». И показываю на улицы, где девятилетним пацаном припирал прохожих к стенам и срывал с них цепочки.
Если постараться, отсюда можно увидеть дома 42-й улицы. Это была наша вотчина. Я тусовался там в залах игровых автоматов или пробирался в клуб Bond International, чтобы обчистить карманы любителей музыки. Каждый вечер на 42-й можно было как следует оттянуться. Сегодня на Таймс-сквер все иначе. Теперь там диснеевские персонажи, которые предлагают туристам сфотографироваться, и неизменный Голый ковбой[1], бренчащий на гитаре для зевак. Все увлеченно делают селфи с кем попало. Воображаю, если бы кто-то попытался предложить подобное парням, с которыми я тусовался на Таймс-сквер: «Эй, мужик, давай щелкнемся на память!» – «Это с тобой, что ли, гребаный ниггер?» В 1970-е любая попытка заснять незнакомца была непростительной ошибкой! Ты не мог позволить себе даже панибратски – «Эй, привет!» – поздороваться с тем, кого не знал. Тебя бы отметелили, не отходя от кассы, и оставили подыхать на улице, пребывая в уверенности, что ты – гомик и минуту назад пытался закадрить нормального парня.
В те годы моя жизнь походила на бег по замкнутому кругу. Я воровал, покупал разные вещички, а затем ребята постарше грабили меня – отбирали у меня обувь, одежду, украшения. Как было одолеть этих уродов? Везде царили насилие и страх. Однако мне удалось выжить несмотря ни на что. «Эй, чувак, это же Майк», – говорил один из моих крутых корешей, и вымогатели отпускали меня. А коли мне всякий раз удавалось выкарабкаться, я стал считать, что у меня особая судьба. Я знал, что не сдохну в сточной канаве и произойдет нечто особенное, благодаря чему люди начнут уважать меня. Я был закомплексованным оборванцем – и жаждал славы, хотел стать знаменитостью, мечтал, чтобы весь мир восхищался мной. Да, об этом помышлял такой жирный вонючий сопляк, как я.
Забавно, но в то время в профессиональном бейсбольном клубе St. Louis Cardinals на позиции инфилдера[2] играл мой полный тезка, Майк Тайсон. Этот белый малый был вполне сносным игроком, хотя и не хватал звезд с неба. Еще и поэтому, веря в собственную исключительность, я не сомневался, что обязательно добьюсь успеха.
А затем жизнь свела меня с другим белым парнем, немолодым итальянцем, который тоже считал меня особенным. Его звали Кас Д’Амато, и он укрепил меня в мысли об уготованной мне известности.
Если бы не он, не сидеть мне сейчас и не смотреть из окна этого шикарного отеля. Пришлось бы влачить существование в какой-нибудь захудалой квартирке в Браунсвилле или давиться куриными крылышками в забегаловке на окраине города, а не заказывать в номер курицу «кордон-блю»[3]. Не исключено, что я бы уже просто сдох.
В детстве мне было страшно возвращаться на 42-ю улицу. Какой-нибудь ублюдок мог узнать меня и попытаться поймать, чтобы избить до полусмерти из-за фотоаппарата, украденного из его магазина электроники. Теперь я не могу показаться на 42-й потому, что кто-нибудь, признав меня, может залюбить до полусмерти. Это ли не безумие? На полном серьезе, порой хочется отделать излишне любвеобильных. Стоит очутиться на своей улице, как возникает столько желающих дать мне пять, что я вынужден спасаться бегством и укрываться в машине.
И так происходит не только в местах боевой славы. Практически нигде мне не удается спокойно прогуляться. Ну не абсурд ли это? Прилетаю в Дубай, и мы с женой не можем пройтись по ювелирным магазинам. Выхожу из отеля – и на меня набрасывается целая толпа.
А виноват во всем Кас. Нет, я вовсе не хнычу. Напротив, я крайне признателен ему за то, что моя жизнь сложилась именно так. И все же ума не приложу, как это случилось. Этому менеджеру и тренеру по боксу, жившему уединенно в северной части штата Нью-Йорк, хватило десяти минут, чтобы, понаблюдав за мной тринадцатилетним во время спарринг-боя, предсказать, что я стану самым молодым чемпионом в супертяжелом весе. Как он смог понять это? И почему его выбор пал на меня?
Эта книга о наших с ним отношениях. Кас Д’Амато был одной из самых уникальных личностей на планете. Он причастен к судьбам огромного количества людей, которые с его помощью стали лучшей версией себя. Этот человек делал слабаков сильными. Он взял толстого, испуганного тринадцатилетнего подростка и превратил его в парня, которому известность не дает спокойно выйти на улицу.
Мою жизнь спасли голуби. В детстве я был этаким толстым Пойндекстером[4], у которого отбирали мелочь, выбивали из рук сэндвич, разбивали очки и запихивали их в бензобак грузовика, припаркованного возле школы. Идевательства продолжались изо дня в день, но однажды меня затащили на крышу соседнего дома и велели прибрать в голубятне. Своих птиц там держали крутые парни. Сначала я не мог понять, что за смысл в этих птахах, которые выглядели такими маленькими, такими невзрачными. С чего бы серьезным ребятам интересоваться ими? Но по улыбкам на их лицах можно было понять – на свете нет ничего важнее.
Я стал чистить голубятни каждый день, и это помогло мне избавиться от обидчиков. Увидев меня в крутой компании, они поняли, что со мной лучше не связываться. Не стоило иметь дело с парнями, которые держали голубятни. Они славились тем, что запросто могли столкнуть с крыши любого, кто трогал их птиц.
Будучи шестеркой у этих любителей пернатых, я окунулся в мир мелких преступлений. Мне не довелось тусоваться со сверстниками. Моими учителями стали старшие друзья, такие как Баг и Барким. Задумав ограбить какой-нибудь дом, они пользовались моим преимуществом – маленьким ростом. Мне помогали залезть в окно, чтобы я мог изнутри отпереть дверь. Порой мы подбирали ключи к гостиничным номерам в соседнем квартале, где временно проживали погорельцы, и просто обчищали их. Однажды мы были на деле вместе с Багом, и он пошутил, что ему светит исправительная тюрьма, а мне всего лишь колония для малолеток, где я буду наслаждаться печеньем с молоком. Словно прилежный студент, я перенимал все эти уличные манеры от бывалых парней.
