В ночном сумраке слышался натужный шум двигателей нескольких автомобилей. То чуть набирая обороты, то чуть сбавляя их колонна двигалась на восток. Люди уезжали.
Дорога не казалась слишком сложной – две сотни километров до обещанной тишины. Даже свет фар не нарушал окружающего пейзажа – их выключили, чтобы не привлекать лишнего внимания – особо важный груз: женщины и дети, покидающие город и его разрушенные окрестности.
Их уговаривали покинуть дом. Уговаривали долго. Уговаривали потому, что не могли смотреть, как гибнут семьи. Их уговаривали и те, другие, бомбившие дома и заставлявшие прятаться по подвалам. Такова беспощадная логика войны: люди – разменная монета и козырь в руках негодяя. Тебе есть чем жертвовать, ты не можешь думать о победе, если в зоне поражения находятся твои близкие.
Шелестели колёса, скрипела обшивка и в темном салоне ни тепла, ни уюта. Да и легкому сердцу тут не было места – уезжать всегда тяжело. Но уезжали. Потому, что знали, оставшимся тяжелее. Впереди маячила неясная надежда, позади – страшная тоска, приученных жить под обстрелом людей.
Дорога усыпляла, а сон никак не шел. Плакали дети. И густой летний воздух обволакивал продвигающуюся на юго-восток цепочку почти растворившихся в ночи автобусов.
До Изварино оставалось всего 15 километров, когда ночной воздух раскололся. Еще не видимое, это сразу изменило окружающую обстановку. Небо перестало быть просто черным, потому что в темноте что-то стремительно приближалось. Ударил взрыв: неяркая вспышка чуть впереди – автобус дрогнул так, будто его зацепил разбушевавшийся исполин. Чиркнули осколки, посыпалось стекло. В борту с глухим металлическим стуком открылось несколько рваных отверстий.
–Все из автобуса! – В распахнутые двери на обочину посыпались люди. Вокруг загрохотала смерть.
Мины падали размеренно, словно выбирая свою жертву. Будто каждая знала тебя лично и просто ждала своего часа. А кто-то по ту сторону ее сумрачного пути тщательно вносил коррективы между щелчками гранатомета.
Женщины и дети. Каждому предназначалось немного взрывчатки в металлической оболочке, разлетающейся брызгами от места падения. Раня, калеча, убивая.
Их будут извлекать потом. Осколки. Притаившиеся под кожей, завившиеся в стружку между ребер. Какие-то пройдут насквозь, разрывая сухожилия, суставы, шокируя матерей, зажимающих крошечные детские плечи. А какие-то останутся внутри, затаившись, потому что их время еще не пришло…
И дорога уже не казалась такой простой. Ничто не может казаться простым, когда окрашивается детской кровью.
– Завтра на обследование в больницу, на встречу с психологом, в полицию, в администрацию – по прописке, по работе… Привезли денег, продуктов. Предложили поселиться в санатории каком-то, но я не хочу. Буду здесь. Спросили о планах. Сказала, что, возможно, поеду в Омск. Спросила про Эстонию. Пока ничего не сказали.
Спросили, кто там у меня живет. Я сказала – хороший друг… переглянулись так, сказали, что сначала надо с российским паспортом решить.
Она писала не останавливаясь.
– Меня на работу взяли. С понедельника. Паспорт пообещали быстро сделать. Так что скоро буду гражданкой России. Люди отличные. Я ещё немного пою… Может, куда-нибудь со временем петь устроюсь… в какой-нибудь ресторанчик.
Понимая, что уже опоздал, я, вдруг, отпустил ситуацию и просто отвечал на сообщения, которые сыпались из моего мобильного телефона.
Сумасшедшая рыжая белка. Поймал себя на этой мысли и улыбнулся так, что остановились прохожие. Похоже, что и со мной далеко не все в порядке – на работу опаздываю, прохожих пугаю. Но внутри было светло и уютно. Наверно, это самое главное для человека – чувствовать, что ты нужен. А когда ты нужен женщине, напуганной и беззащитной, все остальное уходит на второй план.
– Я сейчас вообще непонятно кто… без документов и прочего… на птичьих правах везде. Без вещей, денег, и без мозгов иногда, как мне кажется.
За два дня я узнал о Насте больше, чем знаю о многих своих знакомых: папа умер довольно давно и они перебрались жить на Украину. Мама, Настя и ее брат. Солнечный благословенный край был им не просто домом – с этим местом были связаны их дальнейшие планы, надежды и судьбы. Связаны настолько плотно, как никто из них и представить себе не мог.
Потом началась война. Еще без стрельбы и взрывов. Еще без разрушенных городов и искалеченных судеб. Подло, незаметно она ударила там, где ее не ждали.
– Станешь по другую сторону баррикады, я в тебя выстрелю!
Хлопнула выходная дверь. Он ушел. Человек, с которым Настя жила целый год. Муж, защитник и отец будущих детей. Человек, которого она, кажется, совершенно не знала. Ни разу раньше она не видела его таким, как той осенью, когда начались беспорядки в Киеве. Получил письмо, что-то прочитал, собрал вещи и ушел. Выполнять приказы, убивать не согласных.
На его руках будет кровь, подлость, предательство. Об этом напишет ей брат. На площадях всегда кричат те, кого проще всего вести на бойню. Для кого чужие интересы важнее близких пока людей, важнее семьи. Чье мнение о мире строится из лозунгов и мыслей, спущенных сверху. Для кого баррикада – высший смысл и высшее оправдание. Это потом свинья революции начнет пожирать своих детей, а сейчас он – воин, готовый стрелять в собственную жену, ради мыслей о прекрасном будущем.
Брат пошел в ополчение. Мама как-то очень быстро погасла и месяц назад ее не стало. А потом их начали убивать.
– Представляешь! Сейчас проехала полицейская машина с сиреной! Я с размаху на пол и под кровать… коленку отбила. Если буду по улице идти и так сделаю, а они увидят это зрелище, меня точно загребут. Или в полицию, или в психушку… Ой, балбеска!
Балбеска определенно начинала мне нравиться.
Настя оказалась снаружи и сразу упала – было слишком темно, чтобы выбирать дорогу. Быстро поползла в сторону, прочь от автобуса, который теперь казался особенно опасным. В темноте люди натыкались друг на друга, перемешиваясь и теряя вещи. С собой осталась только легкая дорожная сумка и несколько предметов, разложенных по карманам.
Ползти было неудобно и слишком медленно. Нужно приподняться и бежать прочь от металлического остова машины, который слишком хорошо виден даже в коротких вспышках разрывающихся боеприпасов. Привычка последних недель говорит вжаться в землю при любом громком звуке, но огонь такой плотный, что, кажется, тишина не наступит никогда. Почти не задумываясь, Настя метнулась в сторону.
