Не знаю почему, но сердце замирает,
Не знаю почему, но вся душа дрожит…
А. Апухтин. «Предчувствие»
Женщина, нагнувшись, пытаясь разобрать цифры, набрала код и проскользнула в подъезд. Вбежала на третий этаж, невольно оглянулась и прислушалась.
Все было тихо. Дом спал.
Она взглянула на часы, было двенадцать пятьдесят семь.
Позже ей часто снились эти цифры: единица, двойка, пятерка и семерка. Тысяча двести пятьдесят семь…
Почему ночью? Что за нелепые фокусы? Она чувствовала злобу и тоску, ей казалось, что капкан захлопнулся и ей не выскочить. И сны в последнее время снятся…
Сбежать? Все бросить и сбежать? Куда? Некуда бежать.
Чего он хочет? Сказал, поговорить. Дурацкая, нелепая случайность…
О чем? О чем… Разве она не знает, что ему нужно? А что ему нужно было раньше? Что же делать? Что?
Она вдруг осознала, что стоит перед знакомой дверью, не решаясь…
Он сказал, ухмыляясь: «Ключик не потеряла?»
Откуда он знал, что она не посмела выбросить проклятый ключ, что прятала его со всякими безделушками, этот проклятый золотой ключик. Как будто знала…
Она приложила ухо к двери и застыла, прислушиваясь.
За дверью было тихо.
Она достала из сумочки ключ и попыталась вставить его в замочную скважину.
Ключ, скрежеща, скользил по замку – она никак не могла попасть в замочную скважину, так дрожали руки.
Как агнец на заклании, всплыла слышанная когда-то фраза. Агнец, заклание, конец…
Он испортил ей жизнь однажды, сейчас он сделает это снова. Капкан захлопнется.
Первый раз ей удалось вырваться, теперь он возьмет свое. Она, дуреха, думала, что вырвалась, но ошиблась. Она помнит свой ужас, когда неожиданно увидела его, помнит, как уставилась на него… Как удав на кролика! Потом мгновенное облегчение – он ее не узнал! А потом он позвонил и сказал…
Он смеялся! И она поняла, что он узнал ее! Узнал с самого начала, но играл, как кот с мышью, издевался, как раньше, как всегда. Даже то, что он заставил ее прийти ночью…
Она опустила руку в сумку и нащупала нож. Вскрикнула, уколовшись, отдернула руку, сунула палец в рот, почувствовав сладковато-соленый вкус крови. Кровь… как предчувствие. Бежать! От него не убежишь…
Ей удалось наконец открыть дверь, и она, снова оглянувшись, вошла.
В прихожей горел свет. Дверь в гостиную была распахнута, и там тоже горел свет.
Ждет гостей!
Она позвала его, но ей никто не ответил. Она остановилась на пороге гостиной, но войти не решилась. Там было пусто. Ей было не по себе. Она снова позвала его, и снова ей никто не ответил. Она шла, вспоминая, где кухня. Возможно, он там.
Дверь в ванную комнату была раскрыта, свет горел и здесь. Она застыла на пороге, закрыв рот рукой, удерживая вопль.
Картина, представшая ее глазам, напоминала фильм ужасов. Мужчина лежал в кровавой ванне – запрокинутая голова, свисающая с края рука, красная лужа на белом коврике…
Она с трудом удержалась на ногах, чувствуя, как наливается чугунной тяжестью затылок, как с пронзительным визгом, причиняя нестерпимую боль, вонзается в виски сверло и меркнет в глазах. Она оперлась рукой о стену, чувствуя, как подкатывает тошнота. Закрыла глаза, пережидая приступ.
Очнувшись, метнулась к выходу, цепляя плечами стены, оступаясь и скользя на паркете; упала, ударившись виском о край тумбочки, и потеряла сознание…
…Она пришла в себя от холода. Она лежала на полу, ее колотил озноб. Из полуоткрытой входной двери тянуло ледяным сквозняком. С трудом она встала на колени и, цепляясь за стену, поднялась.
Потрогала голову, почувствовала боль и отдернула руку.
В квартире по-прежнему было очень тихо и пусто. В тишине вдруг проступил мерный стук капели – где-то далеко капала вода… или кровь?
В сознании ее промелькнула картинка: человек с запрокинутой головой лежит в кровавой воде, торчащая рука, под ней красная лужа. В ушах стучало мерно и страшно…
Женщина выскользнула из квартиры – оглушительно хлопнула дверь, и она, вскрикнув, помчалась вниз…
Все проходит…
Велением судьбы я ввергнут в мрачный склеп,
Окутан сумраком таинственно-печальным…
Шарль Бодлер. «Мрак»
Его разбудил какой-то звук. Он открыл глаза – в спальне царил полумрак – и увидел низкий потолок с поперечной трещиной. Перевел взгляд на окно, прикрытое пестрыми шторами, через которые просвечивал неяркий утренний свет. Задержал взгляд на картине на стене напротив кровати – полуголые женщины, опахала из страусовых перьев, черные мальчики-служки…
Он испытывал растущее чувство оторопи и недоумения. Повернул голову и отпрянул, из горла рванулся хриплый звук, не то ругательство, не то возглас изумления.
Рядом с ним лежала женщина. Он приподнялся на локте, чтобы рассмотреть ее, и застыл, резко втянув воздух, не веря глазам, чувствуя, как мерзким комом подступает к горлу дурнота.
Она лежала неподвижно, полуотвернувшись, с разбросанными в стороны руками, небрежно прикрытая, а вокруг – на подушке, простыне, брошенном полотенце – везде! – страшно краснели пятна…
Он сразу понял, что это кровь. Сел рывком, отодвинувшись на край кровати, не в силах отвести взгляд от ее тела, все еще не веря…
С ужасом заметил нож, полускрытый простыней, – в глаза бросилась прозрачная наборная из разноцветного пластика рукоятка. У него был такой же, с пружиной, подарок приятеля-сидельца; по молодости он иногда таскал его с собой, больше для понтов.
Он протянул руку, чтобы взять нож, но не решился, и рука застыла на полпути. Долгую минуту он тупо сидел с протянутой рукой; голова была тяжелой, в затылке и висках страшно и тяжело бил молот.
В нос вдруг шибанул сладкий, приторный запах крови, и едва он успел вскочить, как его стошнило. Мерзкая вонючая масса исторгалась наружу с кашлем и рычанием, из глаз лились слезы, и боль раздирала горло и грудь.
