Посв. графине Е. П. Растопчиной.
– Скажите, сделайте милость, как перевести по-русски слово солидарность (solidaritas)?
– Очень легко – круговая порука, – отвечал ходячий словарь.
– Близко, а не то! Мне бы хотелось выразить буквами тот психологический закон, по которому ни одно слово, произнесенное человеком, ни один поступок не забываются, не пропадают в мире, но производят непременно какое-либо действие; так что ответственность соединена с каждым словом, с каждым, по-видимому, незначащим поступком, с каждым движением души человека.
«Об этом надобно написать целую книгу».
Из романа, утонувшего в Лете.
Что это? – никак, я умер?.. право! насилу отлегло… нечего сказать – плохая шутка… Ноги, руки холодеют, за горло хватает, душит, в голове трескотня, сердце замирает, словно душа с телом расстается… Да что же? ведь, никак, оно так и есть? Странно, очень странно – душа расстается с телом! – да где же у меня душа?.. да где же и тело? здесь! да где ж у меня руки, ноги?.. Батюшки-светы! вот оно – лежит себе как ни в чем не бывало на постели, только немножко рот покривился. Тьфу, пропасть! Да ведь это я лежу – нет! и не я! – нет! точно, я; словно на себя в зеркало смотрю; я – совсем другое: я – вот руки, ноги, голова – все там, здесь ничего, ровно ничего, а все слышу и вижу… Вот моя спальня; солнце светит в окошко; вот мой стол; на столе часы, и вижу на них девять часов с половиною; вот племянница в обмороке, сыновья в слезах – все по порядку; да полно… что вы плачете? – что? – Не слышат! Да и я своего голоса не слышу, а, кажется, говорю очень вразумительно. Дай-ка еще погромче – ничего! только как будто легкий ветерок подувает, – чудеса! право, чудеса! Да уж не сон ли это? Помню: вчера я был очень здоров и весел и в вист играл, и очень счастливо; вот вижу, куда и деньги положил, – и поужинал с аппетитом, и поболтал с приятелями о том о сем, и почитал на сон грядущий, и заснул крепко, – как вдруг ни с того ни с сего тяжко, тяжко… хочу вскрикнуть – не могу; хочу пошевельнуться – не могу… Потом ничего не помню – да вдруг и проснулся… то есть какое проснулся? то есть очутился здесь… Где здесь?.. И слов не приберешь! Ну, право, это сон. Не верите? – Постой, сделаю опыт: ущипну себя за палец, да нет пальца, право нет… Постой, что бы выдумать? дай посмотрюсь в зеркало – уж оно никак не обманет; вот мое зеркало – тьфу, пропасть! и в нем ничего нет, а все другое в нем вижу: всю комнату, детей, постелю, на постели лежит… кто? я? – ничего не бывало! я перед зеркалом, – а нет меня в зеркале… Поди, пожалуй, какие чудеса! Вот призвал бы сюда господ философов, ученых: извольте-ка, господа, растолковать: и здесь я, и не здесь, и живу я, и не живу, и двигаюсь, и не движусь… Это что? бьют часы; раз, два, три… десять; однако ж пора в канцелярию – там есть у меня интересное дельце. Надобно насолить этому негодяю Перепалкину, который все на меня наушничает… «Эй! Филька! одеваться!..» Что я? как одеваться? Невозможно! Бывало время, что мне надеть было нечего, а теперь еще хуже – не на что… Однако ж не худо заглянуть в канцелярию… да как же туда отправиться? карету приказать – невозможно; нечего делать – пойти пешком, хоть и неприлично. Двигаться-то мне с одного места на другое очень легко… дай попробую; благо двери отворены… Вот мой кабинет, гостиная, столовая, передняя; вот я и на улице… да как легко, земли под собой не слышу, так и несусь – хочу скоро, хочу тихо… Да это, право, недурно – и шагать не надобно… А, вот и знакомые! «Здравствуйте, ваше превосходительство! раненько изволите идти?..» Прошел мимо и внимания не обратил… Вот и другой: «Здравствуйте, Иван Петрович!» Тоже ни гу-гу – странно! Батюшки! коляска – во весь опор! тише, тише! наедешь дышлом! не видишь, что ли?.. Ахти! сквозь меня коляска проскакала, а я и не почуял, кажется, так надвое и раскроила, а ничего не бывало – чудеса, да и только. Однако ж, если на то пошло, ведь, право, мое состояние не плохо: легко, хорошо, никакой заботы; не нужно ни бриться, ни умываться, ни платья натягивать, гуляй куда хочешь, – вольный казак; можно без прогонов всю землю изъездить, никакая тебе опасность не грозит – уж чего тут? коляска сквозь меня проехала, и вот хоть бы что! Так вот она смерть-то; вот она что такое… А награда, наказанье? Впрочем, правду сказать, награды я не ждал, – не за что; да и наказывать меня не за что; были кое-какие грешки… ну, да у кого их нет? Я истинно скажу: ни добра, да и ни зла без нужды я никому не делал – право… вы знаете: я человек откровенный; ну, разумеется, когда ждешь беды, то иногда, так сказать, и подставишь ногу ближнему… да что ж тут делать? человек на тебя лезет с ножом, неужели же ему шею подставить? Жил я умненько, учился на железные гроши, в наследство получил медные, а детям оставил коку-с-соком, даже ни в какое заведение не отдавал их, чтоб лучше за их нравственностию наблюсти, сам воспитал их, научил важнейшему – как жить в свете, и если моих уроков послушают, далеко пойдут; правду скажу: душой, так сказать, почти не кривил, разумеется, иногда, смотря по обстоятельствам, понатягивал… да! как подумаешь, понатягивал – но только когда можно было натянуть… кто ж себе враг? Да как бы то ни было – от всех почтен, от всех уважен, из ничего вышел в люди, и все сам собою… дай Бог всякому так сводить свои дела… А! да вот и канцелярия! Посмотрим, что-то здесь делается. Так, сторож дремлет по-всегдашнему – уж вот что с ним ни делай. «Сидоренко! Сидоренко!» – не слышит! и двери затворены… Как тут быть? хоть век оставайся в передней, – добро бы у нужного человека… А! вот кто-то идет… мой чиновник, – ну, двери настежь… «Батюшка! помилуйте, прихлопнули», – да нет, я сквозь доску прошел… А что, подумаешь, ведь это не так дурно… как я этого прежде не догадался? Так, стало, для меня нет ни дверей, ни запоров; стало быть, нет от меня и секрета?.. ну, право же, это недурно, – весьма может пригодиться при случае… Ах, лентяи! чем бы делом заниматься, а они кто на столе, кто на окончине развалились и точат лясы. Хоть бы привстали, невежи, – хоть бы поклонились – вот приучи их к порядку… А! вот и старший; посмотрим, не пугнет ли их немного…
Старший. Господа! нельзя ли по местам? Ведь болтать можно и сидя за бумагой; не все равно? кто вам мешает? оно, разумеется – почему не так? – вот мы, бывало, в старину, в канцелярии и в картишки игрывали, да с оглядкой – и ничего, право! Столы у нас тогда были маленькие: вот мы бумаги разложим, и давай в бостончик; идет начальник – мы карты под бумаги; начальник войдет – все благоприлично; а то что вы, нынешние? развалились по столам, по окошкам; ну, войдет Василий Кузьмич – когда тут вскочить? Беготня, беспорядок – беда, да и только, особливо теперь: ждет награды, знаете какой бывает сердитый в это время…
