Глава первая. Смерть.
Сквозь пальцы смотришь ты на мир,
И не горишь – легка, беспечна.
Но вдруг, разбудят струны лир,
И ты уйдёшь, ведь жизнь не вечна.
Сегодня, 19 марта, оборвалась моя жизнь.
С утра всё было как обычно: проснувшись, я умылась, затем легко позавтракала – кофе и тостом, оделась и отправилась на работу. Прошло некоторое время, которое я просидела за компьютером, составляя отчёты о продажах. После нескольких часов, казалось, они тянулись вечность, настало обеденное время. Как всегда, сходили с коллегой в любимое кафе; плотно пообедали, говорили о чём-то незначительном, так пролетел перерыв. Вернувшись в офис, я снова села за компьютер; принялась за работу: составить пару необходимых таблиц. По заведённому порядку, рабочий день заканчивается в шесть; так и сегодня. Отчёты доделать не успела, однако, рабочее время вышло, пора уходить; выключив компьютер, я забрала сумочку, и покинула офис. На улице обнаружила – телефона в кармане нет. Возвратившись, и взяв со стола забытую вещь, я направилась в сторону дома. Торопилась: сегодня день рождения сестры. Дом от офиса отделяет оживлённая дорога. Не знаю, судьба, или случайность, ведь могла перейти её чуть раньше, если бы не забыла телефон, или, чуть позже, прояви я чуть больше служебного рвения. Но случилось то, что случилось. Дорогу я не перешла; на ней кончилась моя жизнь.
Тридцать четыре года, не думала, что уйду так рано. А может вовсе и не рано; вряд ли я когда-нибудь изменила бы образ жизни. Я никого не любила по-настоящему, а замужество считала верхом безумия, я не собиралась заводить детей, хотя мама требовала внуков. В моей жизни не было ничего интересного. Работа – дом, дом – работа. Какие-то мужчины, то появлялись, то исчезали; ухаживания не были редкостью, но и фантазией не отличались. Да и встретив достойного мужчину, не думаю, что уцепилась бы. Нет. Не хотелось ничего менять, не находила смысла; может не находила, потому что не искала?
Я умерла 19 марта, в день рождения сестры.
Не завидую сестрёнке, теперь, каждый день рождения, мама станет плакать. Знаю, то будет раздражать Лию, так зовут сестру. Не то чтобы она ненавидела меня, но и любви особой не испытывала: наверное, семейное: отец никогда никого не любил, хотя и не заявлял об этом открыто, итак ясно: прозрачен как стекло.
Не знаю, чего ждала. В нашем мире говорят о рае, об аде: ад для плохих, рай для хороших. Я не отношусь ни к тем, ни к другим: не сделала ничего полезного, ничем не жертвовала, никому не помогала. Дурных поступков также не совершала: не убивала, не воровала и тому подобное.
Не узрела блаженного света, пронизывающего горизонт – не приблизиться к небесам; но и чертей не увидела; лишь тело, лежащее посреди дороги. Моё тело. Множество людей стоит вокруг; женщина кричит, – «Доктора, доктора!», из толпы выходит пожилой мужчина небольшого роста: нагибается надо мной, щупает пульс; качает головой.
Действительно страшно, умереть. Страшно, потому что не знаешь, что будет дальше. Ждёт воздушное, пористое облако, или же, ожидает жаркое, всеобъемлющее пламя, прожигающее кожу, и порывающее внутренности, проникая в тебя до костей…или глубже. Только одно чувство способно перебить страх – любопытство. Становится, вдруг, безумно интересно, что же дальше, что станет теперь, когда душа покинула оковы плоти. Я простояла над бездыханным телом несколько секунд, до того как услышала за спиной глухой, ровный голос.
– Анна.
Обернулась: предо мной крупная фигура, в чёрном плаще, плывущем по асфальту: человек не шагает, летит; снял капюшон, и я увидела красивое лицо, широкоглазого мужчины, с жёстким, рисованным профилем и всезнающим взглядом. Широкоплечий, пожалуй, плечи такой ширины я не видела раньше, незнакомец протянул руку. Что-то в облике его успокаивало, я, словно, провалилась в бездонные, сухие очи; всё исчезло: перебивающие друг друга чувства, рвущие на части мысли, всепоглощающий страх. Захотелось довериться. Вернее не так: отсутствовали иные мысли: нельзя не довериться появившемуся ниоткуда человеку, если, конечно, он человек.
– Идём, Анна.
Подумалось, он ангел; образом своим узкобёдрый мужчина завораживает, вводя в состояние нереальности. «Ему нельзя не доверять» – снова пронеслось в голове. Я подала руку, ничего не спрашивая.
Вмиг мы появились в гигантской светлой зале, переполненной людьми; будто, на вокзале очутились. Люди расположились везде; на скамейках, коих около сотни, на полу, присаживаясь на маленькие коврики, на многочисленных стульях, и даже на столах. Вид большинства усталый и замученный; избиты ожиданием и неизвестностью.
Я подняла голову; внимание привлекла грандиозная хрустальная люстра, окаймлённая с кулак алмазами, отражающими резкое дыхание солнечных ламп, заглатывая острые бесцветные лучи, переливаясь тёплыми цветами и холодными оттенками, разливают свет по необъятному месту, наполняя присутствием царского лика каждую молекулу воздуха. Хотелось лучше разглядеть не огранённые, немыслимые камни, но отвлёк голос спутника, который, я думала, уже покинул залу.
– Садись, Анна, и жди.
– Чего ждать?
– Приглашения.
– Куда?
– Приглашения войти, – сказал он, указав на двери.
Невероятной величины двери, начинаются с потолка. Необыкновенно искусный рисунок заполняет выточенные драгоценными камнями рельефные поверхности. Непонятные знаки выведены на них, наверное, молитва какая, на неизвестном живым языке. Залу пропитал безразличный голос; назвалось имя. Человек с коврика поднялся, и двинулся к дверям. Встал у порога, они открылись. Вошёл – закрылись вновь.
– А что там, за дверьми? – спросила я, у спутника.
– Суд.
– Кого будут судить?
– Тебя.
По телу прошла дрожь.
– Когда я пойду?
– Как только услышишь своё имя.
Я отвернулась и взглянула на двери. Суд. Значит, правда: всех, в конце жизни, ждёт суд. Страшно. Вдруг отправят в Ад? А может всё иначе, может, и нет Ада? Да что я гадаю.
– А что там… – начала я говорить, а повернувшись, поняла: мой ангел исчез.
Видно и не мой ангел, раз не может посидеть со мной, пока жду такого важного, в жизни…нет, не в жизни. Такого важного в смерти, жду суда. Боже. Когда последний раз молилась? В детстве? Да, лет в девять. Точно, как сейчас помню. Ходили в церковь с мамой, молились. А что потом? Папа убедил маму: не нужно, мол, пустая трата времени. Мог ли отец знать про суд? Да он и в бога не верит. Не осуждаю, нет. Не верит, потому что не видел настоящего горя. Когда будет особо больно, или, когда окажется в этой зале, поверит; дело времени. Все вспоминаем о боге в момент одиночества, отчаяния. Многие говорят, – «не верю», но всем, однажды, становится безумно страшно, и обращаются к высшим силам, потому что больше не к кому. Хоть бы и здесь, всё же становимся верующими, чтобы смягчить приговор грешной душе.
