Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №10/2022

Родилась в 1988 году в Подмосковье, живет в Москве. Прозаик, драматург, редактор. Выпускница литературной школы CWS, мастерских Даниэля Орлова, Елены Холмогоровой и Николая Коляды. Публиковалась в сборниках малой прозы «Вечеринка с карликами», «Пашня», сборнике пьес «Близкие люди» и других. Лауреат международной премии для драматургов «Евразия-2021».

Человек он был жухлый, порезанный морщинами там и сям и до того спокойный, что юный инок однажды видел синицу, выстроившую гнездо на его голове, пока тот кемарил на припеке. Он прошел и забыл войну. Он смотрел на настоятеля и не мог понять, когда тот заплешивел и сгорбился. Молчал, провожал и встречал глазами любое шевеление. Глазами здоровался с миром, глазами мог в нем участвовать. Инок уводил его на ночь в келью, а днем высаживал проветриться, как тюфяк. Старик все держал в руке глиняный горшок, а в нем гремели белые клыки. Похоронить его станет кому-то работой (сколотить гроб, выкопать могилу, отслужить чин, крест воткнуть, поминки собрать). А он жил, и в голове его жила история. Страшная, неслыханная.

Ламба в их деревне была неглубокая, до большой Ладоги идти надо было от зари до тех пор, пока солнце прямо не станет. Это если пешком, ногой Суло, а если оленей запрячь, то мигом будешь на месте. Хильма, мать Суло, его не пускала на Ладогу: «В своем краю и вода слаще, нечего там тебе делать!» Отец с недавних пор все ходил к шаману, просил того три раза бить в бубен, отогнать западных духов. Да видно, шаман потерял свой колдовской зуб и теперь, бей в бубен или не бей, придется деревне западного бога почитать.

Западные люди пришли в железе, с копьями. Копали, копали яму, рубили лес, строили дом для своего бога. На крыше бревнышки подогнали крест-накрест, так, как Суло сгибал пальцы, пока клялся матери, что рыбу сам съел, а не коту скормил. Отец с другими мужчинами пас оленей на дальнем пастбище, когда в окно постучался лысый Пастор. Так он себя назвал – Пастор, а с ним еще двое с копьями. Подняла Хильма Суло с постели, натянула на него портки и рубаху, повязала себе шитый красным передник от сглаза. Вышли. У дома с крестом вся деревня собралась: дед Сохрой, соседи, красавица Окку, зареванная и без передника, ее утешала тетя Сиркка. Дядька Ийбу прямо с недоструганной лодкой-куйти пришел в обнимку. Суло так и вцепился в нее глазами – маленькая, точь-в-точь под него. Дощанку для большой воды отец обещал, когда Суло сам достанет горшок с верхней полки. Засыпая, Суло просил Туони дать ему этот проклятый горшок в руки.

Тыкнув и махнув мечом, железный человек загнал всех в дом бога. Там лысый Пастор брызгал всех водой, показывал на рисунок на доске: красивый большеглазый парень, едва живой, болтался на скрещенных бревнах. Суло кинулся было освободить парня или хоть рубахой укрыть – майские дни самые коварные, только снимешь оленью шапку, как снег пойдет. Хильма удержала его за ворот рубашки и все приговаривала: «Мокрый сырости не боится, мокрый сырости не боится», а Окку шепнула: «Видать, это их бог и есть. На рыбу похож, да?» Пастор велел всем стоять на коленях, пока ленивый луч не протянулся от двери до раздетого бога. Пастор все читал и читал из свитка.

Ну а дальше разошлись по домам, правда, хлеб пришлось отдать железным людям, а шаман всю ночь бил в бубен и отправил кукушку в соседнюю деревню. Кукушка вернулась, сказала: «Там все давно крещеные». Улетела прочь. Шаман все выл, и клочьями летели седые шаманские волосы над кривыми карельскими березами – Суло подумал даже, что он хочет стать как Пастор. Но тот упал с пеной изо рта и еще затемно ушел к духам.

Рассвета еще не было, синица не пискнула, как вернулся отец: взять хлеба пастухам, повидать свою Хильму и Суло, и – не узнал деревню. Хильма рассказала, как к духам вместе с шаманом ушел этой ночью и дядька Ийбу, а один из западных людей поселился в доме Окко, будто муж. К другой хозяйке заходил на рыбный пирог сам Пастор, деда Сохроя не побоялся.

Через задний двор пришлось бежать отцу назад пустым – собирать пастухов да рыбаков, держать совет про западного бога и про железных людей. Их отряд остался охранять деревню – большие шатры поставили, вырубили осинник, хорошо хоть, куйти дядька успел выстругать для Суло, прежде чем увидел предков. Суло хотел грести по большой воде за отцом вслед, да мать опять не пустила: «Мал еще! Вон горшок как высоко! Поди-ка достань» – и отправилась доить их олениху, Уму. Надоив, ранила бок Уме: «Прости, я возьму больше, чем вчера, нам нужны силы», – напоила молоком с кровью Суло, сама допила, что осталось. Суло видел, как равные слезы вытекли, ушли в землю: со смуглой щеки Хильмы и с мохнатой, рыжей – Умы.

Отец и рыбаки все не возвращались. Суло чуть с дерева не упал, вытягивая шею, глядя за ламбы на большую землю и в другой край – на большую воду. И разглядел. По большой воде, серой, вроде как пыльной от тумана, плыли лодки, до того могучие – хоть оленье стадо на них вези. Потом чуть затряслась земля, они, видать, шли в ногу. Потом и сухое дерево загорелось – это войско несло огонь. Они били железных, на высоких их палках колыхалась нарисованная голова того же бога. Суло вспомнил, как говорил шаман: «Как сцепятся шаманы – добра не жди. Бегите к Туони. Меня не будет. Бегите без меня!»

– Суло! Суло! Слезай!

– А отец? Пастухи вернутся, как нас найдут?

– Бежим! Не то выпорю оленьей вожжой!

Хильма стояла под деревом, и другие женщины возле нее. На них не было передников – непорядок. Их дети, даже те, что достают до горшков на полках, ревели. И Микко, лучший рыбак в округе, утирал нос. От них пахло кисло – страхом.

Когда Суло бежал с остальными к большой Ладоге, Микко крикнул ему: «Окку ушла к предкам! Не знаю, к своим или к западным! – Не договорив, он получил затрещину от Сиркки, плюнул на землю, указал пальцем на Суло. – А тебя! Тебя съест Туони». «Хильма», – тихо сказала обычно визгливая Сиркки. Хильма схватила Суло на руки, и захрустел под ее пексами хворост, ветер сдул челку с горячего лба Суло.

Под луной вышли к воде. Она лизала черные гладкие камни. «Эх, – подумал Суло. – Надо бы куйти свою прихватить и поплыть. Пожалуй, и Хильму выдержит, мы мало ели в последние месяцы». Но тут Хильма, отдышавшись, снова взяла на руки Суло, вошла в воду. Остальные взяли своих детей на руки, погрузились по грудь. Кому кукушка не накуковала детей – взяли чужих. Запахло тиной и рыбой, вокруг них закрутилась робкая волна. И вдруг всё, что над водой, обернулось туманом: ни рубашек, ни шапок, ни носов, ни ушей. Суло протянул руку – Сиркки взвизгнула! «Тихо сиди», – сказала Хильма. Суло почувствовал, как ниже пояса одновременно и стыло, и грело, вскинул ногу – взлетел рыбий хвост из воды. «Суло, сиди ты смирно!» Тут Суло не выдержал – зажмурился, нырнул. От ледяной воды загорелась голова, но под водой он увидел одни рыбьи хвосты, толстые, как у русалок-никси. Черная тень металась между хвостами. Она принюхивалась, как волк, выла колыбельную Хильмы. Суло поплыл было на знакомую песню – хоть он и мечтал о горшке на полке, давно сон его не был сладким, как две весны назад, когда Хильма раскачивала во сне его люльку. Вот уже почти схватил Суло тень за волчий хвост. Плеск! Хильма выдернула его наружу, зажала рот рукой.