Предположительно пятьдесят лет назад два английских путешественника открыли долину Шамони, расположенную в Альпах, по крайней мере, так гласит надпись, высеченная ими на камне у подножия ледника Мер де Гляс.
С точки зрения географического положения этой миниатюрной долины подобное утверждение может показаться несколько преувеличенным, но вполне оправданным, если учесть, что те путешественники, чьих имен я сейчас не помню, первыми открыли эти романтические места поэтам и художникам, в том числе Байрону, который именно здесь задумал свою знаменитую трагедию «Манфред».
В широком смысле, с точки зрения моды, Швейцария стала открытием для светского общества или артистической богемы только в прошлом веке. Жан-Жак Руссо стал поистине Христофором Колумбом альпийской темы в поэзии, а также, как справедливо заметил месье де Шатобриан, родоначальником романтизма во французской литературе.
Возможно, мои достижения не столь значительны, чтобы претендовать на такое же бессмертие, какое заслужил Жан-Жак, но, учитывая тот известный опыт, который я имею, я бы, пожалуй, могла последовать примеру тех двух англичан, оставивших надпись в долине Шамони, и таким образом претендовать на роль первооткрывателя острова Майорка. Однако мир стал настолько взыскательным, что сегодня недостаточно просто высечь свое имя на каком-нибудь балеарском утесе. Сегодняшняя аудитория ждет от меня подробного повествования или, по меньшей мере, достаточно художественного описания моего путешествия, которое было бы способно вызвать в читателе желание отправиться по моим следам. За все время пребывания в этой стране ко мне так ни разу и не пришло чувство восторженности, и я не буду претендовать на факт совершения открытия ни посредством наскальных надписей, ни на бумаге.
Если бы я писала свое повествование тогда, под тяжестью одолевающих меня лишений и невзгод, едва ли было бы возможно вести описание своего открытия в восторженном тоне, и ни один мой читатель не поверил бы в то, что таковое имело место. Тем не менее сегодня я осмелюсь заявить, что да, имело – открытие Майорки миру художников как одного из красивейших мест на земле и одного из самых малоизвестных. Там, где живописать нечего, за исключением природных красот, литературные попытки их запечатлеть выглядят настолько никчемными и неуместными, что я к ним даже и не прибегала. Передать любителю странствий все величие и очарование природы можно только с помощью пера художника или резца гравера.
В моей памяти так и не пробудились бы сегодня воспоминания того далекого времени, если бы одним недавним утром я не нашла на своем столе занятный томик Ж. Б. Лорана[1] «Воспоминания о путешествии художника на остров Майорка».
Для меня было истинным удовольствием снова открыть для себя Майорку с ее пальмовыми деревьями, алоэ, памятниками арабской культуры и греческими одеждами. Я узнавала каждое описываемое в книге место по особой характерной для него поэтичности. И все воспоминания, уже давно забытые, или, по крайней мере, считавшиеся мною забытыми, воскресли в моей памяти. Любая лачуга, любая кустарниковая заросль пробуждали во мне, как теперь говорят, целую вереницу воспоминаний. Именно тогда во мне появились силы если не рассказать о своем путешествии, то, по крайней мере, перечитать воспоминания г-на Лорана, талантливого и трудолюбивого человека, виртуоза своего дела и мастера, снискавшего добрую славу. Присвоенные себе лавры первооткрывателя острова Майорки мне следует, несомненно, уступить ему.
Путешествие г-на Лорана в самое сердце Средиземноморья, к берегам, где море порой столь же неприветливо, как и жители, заслуживает гораздо большей похвалы, нежели пеший поход двух небезызвестных англичан к горе Монтанвер. И если наступят такие времена, когда цивилизованная Европа избавится от таможенных барьеров и полиции – прямого олицетворения недоверия и межнациональной неприязни, и когда от берегов Франции к берегам этого острова будут проложены прямые пароходные маршруты, тогда Майорка будет достойно конкурировать со Швейцарией, поскольку с появлением возможности добираться туда в считанные дни люди, безусловно, откроют для себя всю ту пленительную красоту, все то невиданное и потрясающее великолепие, которые станут новой духовной пищей для художников.
А пока, положа руку на сердце, я могу рекомендовать подобное путешествие исключительно тем художникам, которые обладают крепким физическим здоровьем и страстным характером. Безусловно, недалек тот день, когда любой самый изнеженный дилетант или просто хорошенькая барышня смогут так же легко и беззаботно приезжать в Пальму, как они сегодня ездят в Женеву.
Г-на Лорана долгое время интересовали художественные работы г-на Тейлора, посвященные французским памятникам старины; и год назад ему пришла в голову идея собственными силами отправиться на Балеарские острова, о которых он имел настолько отдаленное представление, что, по его признанию, как только он ступил на эту землю, сердце его забилось от страха перед возможным крушением всех его светлых надежд. Но он не мог не найти здесь всего того, к чему он так стремился, и не воплотить в жизнь все свои замыслы, ибо, еще раз напомню, Майорка для мастеров живописи – это поистине Эльдорадо. Здесь все живописно – от самой скромной крестьянской хижины, сохранившей в себе особенности жилищ времен арабского завоевания, до одетого в лохмотья ребенка, чья горделивость даже его рваной одежде придает благородство (подобное сравнение использовал Генрих Гейне в своем описании торговок овощного рынка в Вероне). Местному ландшафту, отличающемуся от североафриканского ландшафта более обильной растительностью, присущи те же широта, спокойствие и простота. В нем зеленые тона пейзажей Гельвеции (латинское название Швейцарии – Прим. ред.), насыщенные светом калабрийского солнца, и вместе с тем торжественность и таинственность Востока.
В Швейцарии несущиеся отовсюду бурные потоки и бесконечно плывущие облака создают впечатление изменчивости тонов или, другими словами, впечатление непрекращающегося движения, которое средствами живописи не всегда можно достаточно полно воспроизвести; здесь природа как бы насмехается над художником. На Майорке же она его как будто зовет или манит. Растения могут принимать несвойственные им причудливые формы, однако не имея при этом беспорядочного излишества, подобного тому, за которым порой становятся невидимы особенности швейцарского пейзажа. Вот на фоне яркого неба вырисовывается неподвижный контур горной вершины; вот пальма склонилась над обрывом, не позволяя своенравному морскому ветру трепать свою роскошную шевелюру; даже самый корявый кактус, под стать всему остальному, будто позирует на обочине дороги так, что нельзя оторвать глаз.
