© Виктор Суворов, 2011.
© ООО «Издательство «Добрая книга», 2011 – издание на русском языке, оформление.
* * *
Перед началом Великой чистки в высшем руководстве НКВД был 41 комиссар Государственной безопасности.
Звание Генерального комиссара ГБ равнялось званию Маршала Советского Союза. Это звание тогда носил только один человек. Он был арестован и расстрелян.
Из семи комиссаров ГБ 1-го ранга были арестованы и расстреляны семеро.
Из 13 комиссаров ГБ 2-го ранга – арестованы и расстреляны 11, один отравлен в кабинете нового заместителя главы НКВД, который, в свою очередь, через год был арестован и расстрелян уже во второй волне очищения.
Из 20 комиссаров ГБ 3-го ранга трое покончили жизнь самоубийством, 15 арестованы и расстреляны, один бежал в Маньчжурию, где позднее был убит японцами.
Из 41 комиссара Государственной безопасности, которые накануне Великой чистки руководили тайной полицией Советского Союза, 1937 и 1938 годы пережили двое. После смерти Сталина один из них был арестован и расстрелян, второй арестован, во время следствия сошел с ума и умер в психиатрической клинике тюремного типа.
– Выходит, что за всю свою жизнь ты не убил ни одного человека?
– Так оно и выходит: ни одного.
– Вообще ни одного?
– Да все как-то не выпадало.
– Никогда-никогда?
Совсем парень смутился:
– Никогда…
– Ну, ты даешь! Тебе скоро двадцать один, а ты…
– Так жизнь складывалась, что…
– А ты вспомни. Может, в юности… Ну хоть одного… или, быть может, в детстве?
– Не убивал.
– Зачем же тебя к нам прислали?
– Не знаю. Подписан приказ к вам явиться, вот и явился. Начальству виднее.
– Кем же ты раньше был?
– Разведчиком-наблюдателем по восьмой платформе Северного вокзала[1].
Переглянулись исполнители, присвистнули: вот это карьера!
– Ты, паренек, видно, с начальством дружишь: из разведчика-наблюдателя да прямо в подручного исполнителя в Лефортове! Такого взлета до тебя никто не делал. Такой приказ мог подписать только сам Народный комиссар товарищ Ягода.
– Вот он самый и подписал.
– Кто же тебя по служебной лестнице с такой скоростью тянет?
– Не знаю, кто тянет. Честное комсомольское, не знаю. Нет у меня блата. Безродный я. Из беспризорных. Знаете в Болшеве колонию НКВД для босяков? Имени товарища Дзержинского. Так я оттуда. Перековали, перевоспитали, – и в разведку. Два года на десятой платформе наблюдателем работал, потом повысили, на восьмую перебросили. Год я там отмотал, обещали на седьмую платформу перевести за ударный труд, а тут вдруг – бац: приказ – подручным исполнителя…
– Тут что-то не так. Так не бывает. Чтобы до таких высот дойти, люди всю жизнь трубят. И очередь в нашу группу длиннее Беломорско-Балтийского канала. К нам заслуженные люди просятся – не берем… К нам исполнители из республиканских наркоматов рвутся, мастера с многолетним стажем…
– А меня сразу к вам…
– Да может мы тебя в свой коллектив не возьмем, неграмотного! На кой ты нам?
– Так прикажете и доложить в секретариат товарища Ягоды? Приказ им лично подписан.
– Приказ – дело серьезное. Да только у нас коллектив сплоченный. Не впишешься – выживем. И товарищ Ягода не поможет. Сам от нас попросишься. У нас работа серьезная. Мы последнюю точку в каждом деле ставим. Тут соображать надо. Давай-ка мы тебя на сообразительность проверим. Готов?
– Готов.
– Смотри, перед исполнением надо совершенно точно удостовериться, что это именно тот, кто тебе нужен. Для этого клиента к нам сюда заводят. Вот прямо в этот кабинет. Клиент не знает, что его прямо сейчас – того. Обстановочка у нас, как видишь, располагающая, даже занавесочка на окне. Я за столом сижу. Дело передо мной. Листаю странички. Мы тут вежливость блюдем. Ему сесть предлагаю. И вопросики – про имя-отчество и год рождения… А на столе у меня по правую руку – пачка «Казбека» и спички. Что бы ты по левую руку положил?
В потолок парень взгляд метнул. Но на потолке ответа не оказалось. Посмотрел в окно. Но и там ничего интересного не обнаружил. Пришлось соображать самому. И он сообразил:
– Кулек мятных пряников.
Переглянулись исполнители. Согласились молча: верно парнишка мыслит.
1
– Меня Иолантой зовут.
– А меня… – он на мгновение задумался. – А меня – Иваном Ивановичем.
– Вот и познакомились, Иван Иванович.
– Сколько же тебе, Иоланта, годиков?
– Уже восемнадцать, – глазом не сморгнув, – привычно соврала Иоланта.
– И… сколько это стоит?
– Три рубля.
– Сдурела?
– Найдите дешевле.
– Давай за два.
Смерила Иоланта оценивающим прищуром глубину бездонного неба и согласилась:
– Пусть будет два, только денежки вперед.
Так быстро она согласилась, что он даже пожалел: можно было бы рубль предлагать, а то и полтинник. Но было уже предложено и уже принято.
– Ладно. А где?
– У меня место есть.
– Что за место?
– Через площадь привокзальную, через трамвайные линии, за угол, там, в переулке, – трактир, за трактиром – конюшня, на чердаке – сеновал. Никого там нет, на сеновале.
– Хорошо. Только я заплачу, когда придем. Чтоб не удрала с денежками.
– Ах, мы такие недоверчивые… Идите за мной, только по той стороне улицы. И на меня все время не смотри́те. Вроде гуляете. Вроде меня не знаете и не замечаете.
2
– Итак, все с самого начала.
– Товарищ Генеральный комиссар Государственной безопасности, все было как всегда. Но на этот раз лопнуло колесо…
– Надо было сменить.
– Запасное оказалось с проколом.
– Надо было звонить.
– Звонил, никто не отвечал, снова…
– Короче, на сколько вы опоздали?
– На два часа девять минут.
– Дальше.
– Прибыл на Северный вокзал с опозданием. Обыскал все. Его не было.
– В милицию обращались?
– Конечно, нет.
– Правильно. Так где же он?
– Не знаю, как сквозь землю.
– «Владивосток – Москва» прибыл на первую платформу?
– Как всегда, на первую.
– Выяснили, кто работал на первой?
– Должен был Звонарев, агентурный псевдоним – Брыль. Но он на переподготовке. Вместо него работал Змееед с восьмой платформы.
3
– Здравствуйте, Змееед.
– Здравия желаю, товарищ Народный ко…
– Дома я просто Генрих Григорьевич.
– Здравствуйте, товарищ Генрих Григорьевич.
Подал Генрих Григорьевич руку. Пожал Змееед нежную белую ладонь Народного комиссара внутренних дел.
– Садитесь.
Садится Змееед, а сам замечает: народный комиссар под столом эдак незаметно руку платочком вытер, да платочек батистовый с буковками вышитыми – в мусорную корзину. Опять же – незаметно. Но Змееед не зря три года разведчиком-наблюдателем на Северном вокзале оттрубил. Змееед все видит. Только виду не подает. Так приучен.
У больших начальников, известное дело, к своим рукам почтение. Предшественник товарища Ягоды, товарищ Менжинский, ту же манеру имел, – в Болшево, в колонию беспризорную приезжал, всей шпане ручки жал. А потом, бывало, зайдет за уголок, чтоб незаметно, а там из особой канистры ему на руки спирт льют. Беспризорные ему однажды сказали, что лучше бы он им руки не жал и свои ладони спиртом не отмывал, а сразу бы им канистру отдал, так они б его за то пуще бы полюбили…
