…Детская сияла новизной. Пахло хвоей…
И тут заиграл воздушный менуэт Моцарта.
По привычке просыпаясь, Ольга не могла понять, как во сне мог присутствовать запах хвои. Но запах был, наполняя ноздри и грудь.
Нащупав на тумбочке мобильный телефон и отключая рингтон, Ольга свернулась в постели клубком.
Впереди ждали тысячи дел. Садясь и потягиваясь, она посмотрела по телефону время, зевнула и встряхнула головой.
Запах хвои не исчезал.
Ольга принюхалась. Вчера она купила пробник духов «Guerlain Mon Guerlain» с ароматом жасмина. Новинка только два дня назад появилась в продаже и тут же стала модной. Но ведь жасмин – не хвоя.
Ольга была по природе своей «нюхач» и часто полагалась на обоняние больше, чем на остальные свои чувства. Запах хвои она не любила, даже в новогоднюю ночь.
Ольга отважно сбросила с себя одеяло, встала, потянулась, становясь на цыпочки и вытягиваясь в струнку, встряхнулась, покрутила головой так, что ее белокурые от рождения волосы образовали над ней нимб, потом повела плечами. Считая, что на этом разминка закончена, сошла с ворсистого коврика и всунула ноги в тапочки.
После развода бывший муж оставил свою трехкомнатную квартиру им с дочкой, а сам снимал однокомнатную – тут же, в Дегунино. Хотя не выписался. Это немножко беспокоило Ольгу. И она планировала даже проконсультироваться у юриста. Пока же ее никто не тревожил. Поэтому и с миром, и с собой она пребывала в самых лучших отношениях.
Утреннее время неумолимо. Машины у Ольги не было, и следовало спешить, чтобы успеть забросить шестилетнюю Аришу в садик.
Она сделала «широкий жест» и, так как хорошо зарабатывала на телевидении. – отказалась от алиментов. Муж сделал тоже «широкий жест» и взял на себя оплату для дочери частного садика и, впоследствии, школы. Он тоже работал на ТВ и тоже зарабатывал очень неплохо. Он даже хотел сам возить ее. Ольга тогда сделала очередной «широкий жест» и отказалась от этого. И в результате: если ей нужно было добираться до работы всего полчаса, то до садика – ехать две станции на метро и три остановки – на автобусе.
Зато: чистый воздух, лес, вода – экология.
– Ариша, солнышко моё!
Солнышко светилось из-под одеяла только копной таких же белокурых, как у матери, волос.
– Ну-ка, поднимайся. Светит солнышко в окно, в детский сад идти пора… и та-та-та.
– Нет, – голос девочки звучал из-под одеяла вполне не сонно.
– Пора, пора, – мать сдернула одеяло.
– Солнца нет: тучи и дождь.
– Ты откуда знаешь?
– Я выглядывала.
– Ах, лисичка, – Ольга схватила дочь и, целуя ее, ради экономии времени, на ходу, почти побежала к ванной.
Переноска тяжестей, с первого после родов дня, закалили ее, и если раньше она считала пять килограмм непосильной ношей, то сейчас семнадцать – казались ей игрушкой. На разумном, конечно, расстоянии.
– Живо, лисичка, умываться и чистить зубы. Мы опаздываем.
– Мы всегда опаздываем.
– Надо спешить.
– Тогда не буду чистить зубы.
– Это еще почему?
– Чтобы быстрее спешить.
– Чистить зубы необходимо для здоровья.
– Тогда не буду умываться.
– Это личная гигиена. Помнишь: неумытым трубочистам стыд и срам.
– Не помню.
– Помнишь, – Ольга постепенно повышала голос как в музыке: фортиссимо, еще фортиссимо.
– Не хочу умываться, вода мокрая.
– Сухой воды не бывает.
– Не хочу чистить зубы.
– Ты обязана!
– Тогда не хочу спешить. И будь добра, не ори на меня больше с утра пораньше.
Ольга даже застыла со щеткой во рту. Дочь ее с самого раннего детства не училась просто говорить. Она училась говорить так, как даже взрослым не придет в голову. Супер-детки могли отдыхать рядом с ней – настоящий ребенок цвета индиго.
Выход с таким ребенком был один – физическое давление.
Ладонь, полная теплой воды, быстро соприкасается с детской мордашкой, и та вмиг становится такой растерянной и сияющей одновременно, что мать не удерживается, смеется, целует ее и прижимает к себе.
За этот смех и ласку дочь прощает матери насилие. Мир восстанавливается. Зубы малышка чистит уже сама, олицетворяя собой позднее послушание и раскаяние.
Завтракают они душа в душу. Ольга никогда не была сторонницей насильственного впихивания в ребенка энного количества белков, жиров, минералов и витаминов. Дочь получила на завтрак любимую колбасу с какао, шоколадный крем и банан. К счастью, диатеза у нее не было.
Но когда пришло время одеваться, началось несусветное.
Ариша прыгала с колготками в руках, орала, не желая надевать теплый свитер, а когда Ольга начала собираться сама, решила примерить на себя материн дождевик.
Это было затишье. Девочка мирно шелестела таффетой в зале, а Ольга в своей комнате натягивала перед трюмо эластичные колготки: всегда трудное и ответственное дело.
Она согнулась к коленкам, стараясь, чтобы капрон с лайкрой, плотнее облегал икры. И вдруг от ее ноги отделилось нечто того же цвета и взмахом взлетело вверх.
Ольга едва удержалась от вскрика, обернулась и рассмеялась.
Ариша сидела позади нее на корточках и махала уже обеими руками.
– Страшно, мама, страшно? Скажи, что страшно? Как в «Доме страха», да?
Девочка вскочила, утонула в материном дождевике и запрыгала с воплями черепашек-ниндзя, всех четырёх в одном лице.
– Давай-давай, Ариша, собирайся!
– У-о-у!
Детская ручонка высунулась изо всей теплой одежды, появилась у Ольгиного локтя. И маленькая кисть забилась, заплескалась в воздухе.
– У-о-у!
– Господи, Ариша! Мы же опоздаем.
– У-о-у!
И девочка умчалась.
Ольга торопливо закончила одеваться, пользуясь передышкой. Теперь оставалось навести макияж. Ольга, не глядя, потянулась рукой к косметичке.
Маленькая рука с растопыренными пальцами устремилась ей навстречу.
– У-о-у!
Это конечно было не похоже ни на «Мумию», на «Паука», но Ольга вскрикнула от неожиданности. Что-то страшное словно захлестнуло ее. В ярости она вскочила и схватила дочь под мышки.
– Сколько ты будешь меня мучить, сколько ты будешь не слушаться меня! – тряся дочь, повторяла она и, быстро повернув молчавшую девочку, пару раз шлепнула по тому месту, где под дождевиком угадывалась попка.
Рев, не менее яростный, чем ее вспышка, заполнил комнату под потолок.
– Все, ты меня не любишь! – орала Ариша, и злые слюни летели от нее в разные стороны. – Лучше мне умереть! Лучше отдай меня папе, чем так истязать!
– Замолчи!
– Зачем ты меня родила!
– О, Господи! Да по ошибке!
– Что?! Тогда убей меня!
Девочка вырвалась, бросилась вон из маминой спальни, влетела в детскую и закрыла дверь, рыдая и прижимая дверь своим телом.
– Ариша, – Ольга уже жалела о своей вспышке. – Аришка.
Рев и причитания, приглушенные дверью, были ей ответом.
– Арина!
За дверью притихли.
– Доченька.
В ответ – тишина.
– Ну, миленькая, солнышко.
– Да, сперва «зачем родила», а теперь – солнышко! Так ты – значит?
