– У тебя нет сердца!
– Посмотри в холодильнике…
(Анекдот)
Из открытого окна второго этажа вылетела пустая бутылка из-под дешёвого вина, упала на мостовую и, печально звякнув, разбилась у моих ног, обдав брюки осколками тёмного стекла. Следом донёсся истеричный крик моего батюшки:
– Чтоб ты сдохла, курва!
Я гаденько улыбнулась и громко ответила:
– До вечера, папенька! Печень свою не берегите! Опухоль вам в пузо, гангрена до колена!
Из соседнего окна высунулась наша соседка Элька. Симпатичная темноволосая молодая женщина, воспитывающая двух сорванцов пяти и шести лет от роду.
– Отец опять с утра напился? – сочувствующе поинтересовалась она, поправляя голубенький фартук.
– Нет! Не успел! Вылила всё! – радостно сообщила я и принялась заправлять свои короткие, обрезанные до плеч, светлые волосы под мальчишескую клетчатую кепку. – Негодует, – пояснила ситуацию.
– Чтоб тебя собаки порвали, стерву! – рычал отец с глубокого похмелья. Судя по шуму, он переворачивал весь скромный скарб в моей комнате вверх тормашками.
– Я вернусь вечером, папенька! Не скучай! – крикнула я, критически осматривая свой мальчишеский наряд.
«Повзрослела я за последний год, – печально вздохнула. – Ещё полгода – и за мальчишку-подростка мне уже не сойти. Хорошо, что через три дня мне исполнится восемнадцать, я стану совершеннолетней, и срок опеки отца надо мной закончится».
– Опять подрабатывать пошла? – спросила Элька. – Поосторожнее там, не нарвись на магический патруль.
– Папеньке в долг не давай, – проигнорировала я заботу соседки. – А то опять напьётся. Буянить будет и спать не даст.
– Я-то не дам, – понимающе вздохнула та. – Но он же всё равно найдёт. Не представляю, как ты умудряешься с ростовщиками рассчитываться!
Из окна высунулся родитель с опухшим лицом и огромным лиловым фингалом под левым глазом – моих рук дело. Достал! Он глухо рыкнул, и жёсткое амбре долетело даже до меня. Элька ретировалась от окна – от греха подальше.
– Тварюга мелкая, – злобно прошипел отец. – Я тебе все кости переломаю! Быстро за вином сбегала и принесла!
– Выкуси, – нахально осклабилась я и показала папеньке фигу.
– Да как ты смеешь так с отцом?! – взревел он, словно бешеный зверь. – Да я тебя в приют сдам!
Я повернулась к нему спиной и прогулочным шагом направилась вдоль домов по тротуару, небрежно засунув руки в карманы брюк.
– Люди добрые! Да доколе?! Собственная дочь отца не разумеет! Тварь! Чтоб ты сдохла! Чтоб тебя Чёрному в рабство отдали! Прохиндейка! – не успокаивался родитель, пока я лениво вышагивала своей беспечной мальчишеской походкой, провоцируя его на новые вопли.
По пути мне встретился хозяин дома, в котором мы с отцом жили.
– Аттея, ты опять над папенькой глумишься? – усмехнулся слегка полноватый пожилой мужчина в чёрном сюртуке и пригладил на лысой голове невидимую причёску.
– Папенька – на то и папенька, близкий родственничек как-никак, – отшутилась я. – Ему положено страдать и волноваться из-за дитятки.
– Ну-ну, дочь своего отца, – снова усмехнулся он и пошёл в сторону дома. Уже поворачивая за угол, я услышала, как он громко спросил, прерывая поток папенькиных проклятий:
– Что, Рагус, опять твоя несносная дочь всё вино вылила?!
– Поганка мелкая! Что только себе позволяет! – начал жаловаться родитель, но в этот момент я дошла до перекрёстка и свернула, так и не дослушав окончание разговора. Да и неинтересен он мне был. Меня волновал заработок – скоро оплачивать квартиру и на еду тоже денег раздобыть надо. Папенька долго думать не будет – опять наберёт займов, и ростовщики снова потянутся в наш дом и станут требовать возврата долгов. Зря я вино вылила, надо было просто спрятать бутылку, хотя бы пару монет сэкономила.
Улочки узкие – места хватит, только чтобы проехать одной карете. Как хорошо, что в нашем бедном квартале никто особо не пользуется крупным транспортом. Люди чаще передвигаются пешком или на велосипедах, разве что иногда самые отчаянные путешествуют на наёмных экипажах, рискуя застрять между домами. А уж магических мобилей наши улочки и вовсе никогда не видели. Несмотря на плотную застроенность и густонаселённость нашего квартала везде было чисто и спокойно. Хотя ночью из дома лучше не выходить, могут запросто убить.
Пятиэтажки стоят так близко друг к другу, что между ними даже кошке не пролезть. Почти все эти дома разделены на маленькие квартирки, доступные для аренды обычным работягам.
Я иду и наслаждаюсь летней свежестью. Раннее утро. Город только начинает оживать. Люблю это время – пока воздух не загажен посторонними запахами, и почти не слышно шума. Скоро он оживёт и наполнится гомоном. Не тороплюсь. Ближе к центру всё чаще и чаще попадаются люди, спешащие на работу.
Ещё несколько тихих улочек – и я вливаюсь в шумный городской поток. Попробую для начала заработать деньги честно, хотя это маловероятно. Последние полгода меня практически не брали на подработки из-за новых законов. Я примелькалась, да и повзрослела. Изображать подростка всё сложнее.
Всё вышло, как я и думала – владельцы лавочек мне хмуро отказывали. Последним был пекарь. Мы стояли на заднем дворе его пекарни, самой лучшей в городе. Огромный высокий мужчина скептически смотрел на меня, раздумывая, взять ли меня курьером на сегодня. Он был самым сердобольным из всех и даже платил чуть больше, чем остальные.
– Тей, – назвал он меня моим мальчишеским именем (о том, что я девчонка, лавочники не знали). – Ты же знаешь, магический патруль может поймать тебя, и это закончится для меня плохо.
– Пожалуйста! – я в мольбе сложила ручки и с тоской посмотрела в его глаза. – Папка опять пьёт, кушать хочется.
Пекарь тяжело вздохнул. Полгода назад приняли закон о работе несовершеннолетних, за нарушение которого грозил огромный штраф. Теперь подростки должны были получать разрешение в созданном Чёрным Магическом Контроле, коротко МК, и платить мзду за возможность хоть немного заработать. Князя Уигла Чернния прозвали в народе Чёрным за жестокий нрав и его связь с Тьмой. Поговаривали, что специально для него похищали девственниц и привозили в особняк, где он проводил с ними убийственные ритуалы. Король терпел его только из-за его сильной тёмной магии, способной держать Тьму в узде.
– Пожалуйста! – снова заныла я, понимая, что рву своим видом доброе сердце пекаря – худенький невысокий парнишка с голубенькими глазками и печальным взглядом. После смерти матери я пять лет регулярно тренировалась производить впечатление брошенного голодного щеночка – сперва перед зеркалом, потом на улице.
Матушка моя пила три месяца без остановки, в попытке перепить папеньку, и – да! – она его перепила, получив кровоизлияние в мозг. Папенька хотел сдать меня в приют, но тут я решила взять судьбу в свои руки.
