Александр Анучкин - Золотой запас

Ночью темно, но не всегда. Сегодня – темно.

По коридору в потемках шлепает голыми пятками голый человек. Входит на кухню. Хрипло кашляет в темноте. Шарит рукой на полке – ищет что-то ощупью. Гремит стеклом. Слышно, как откручивается жестяная пробка с горлышка высокой бутылки. Человек, погруженный в абсолютную тьму, делает несколько судорожных глотков. Жидкость – виски – обжигает ему горло. Не видно, но слышно: человек морщится, отдувается, тяжело дышит. Потом затихает. Виски разливается добрым теплом по самым отдаленным участкам рано обрюзгшего тела. Человек стоит без движения минуту, прислушивается к ощущениям.

– Хорошо, бл…ь, – громким шепотом говорит человек и гладит себя по свисающему животу– Хорошо.

Немного подумав, он делает еще несколько больших глотков и опять замирает, вслушиваясь. Светлее не становится.

Человек закручивает пробку и осторожно ставит бутылку на место. Шарит рукой по столу. Находит сигареты.

Вспышка кремня дешевой зажигалки подобна рождению сверхновой звезды. Она болезненно ослепительна. На какую-то долю секунды можно разглядеть лицо человека. Не запоминается. Правильные черты, двухдневная щетина, объемная лысина, подслеповатые, бесцветные кротовьи глаза. Фары проезжающего по ночной улице одинокого автомобиля на мгновение освещают его силуэт. Не культурист, конечно, но довольно силен – руки бугрятся мышцами. На правом предплечье – странная татуировка. Огромное дерево с толстым стволом и раскидистой кроной, на одной из веток – висельник. Деталей не разглядеть.

Машина крадется по ночной улице дальше, и отблеск далеких фар медленно скользит по телу, переползая на живот. От паха и почти до левого соска тянется толстый, давно побелевший шрам.

Можно сказать, что человеку лет тридцать. А можно и не говорить.

По большому счету, это все равно не имеет никакого значения.

В темноте почти ничто не имеет значения.

Человек быстро курит, сжигая сигарету в пять затяжек. Открывает форточку, швыряет окурок в окно.

Тихонько матерясь, он шлепает голыми пятками обратно. С разбегу прыгает в несвежую кровать.

– Хорошо, бл…ь, – повторяет человек свое унылое, но емкое заклинание.

Он засыпает за считаные секунды.

Ему снится бред.

Пожары

Люди бегают

Собаки лают

Моторы работают

Цветные пятна расплываются

А потом еще часть сна. Издает противный зубоврачебный звук маленькая машинка – механический жучок – в руках у лысого мужика с проколотыми ушами, щеками, носом: с проколотым всем. На болезненно бледной коже, среди тонких, нелепо торчащих черных волосков едва заметный под свежими, ярко-алыми капельками крови, выступает рисунок. Сначала очень трудно понять, что это: линия стремится вверх, к небу, причудливо изгибается, снова становится прямой. В горле какой-то чужой, чужеродный ком, страшно и хочется плакать. Шею сдавливает невидимая веревка. Лысый мужик осторожно промакивает кожу салфеткой; алые капли выступают с новой силой, он качает головой. Маленький стальной комар с блестящим хоботком в его руках возмущенно взвизгивает, погружаясь в плоть. Вот вторая линия. Вот дальше. Опять салфетка. Лысый мужик объявляет перекур, достает из мятой пачки сигарету, пытается пальцами придать ей хоть какую-то форму, громко стучит колесиком Zippo, затягивается шумно, во все легкие. Выдыхает струю дыма вперед, перед собой, пытаясь достать до потолка и даже выше. Человек с кровоточащим плечом шевелит ноздрями, ловя табачные струи. Он пытается скосить глаза, чтобы увидеть, но ничего не выходит. Он откидывает голову на подлокотник кресла, так похожего на гинекологическое. Закрывает глаза и видит сон про сон. И ему все время снится его собственная жизнь – то прошедшая, то – не успевшая начаться.

А потом ему ничего не снится.

Начальник МУРа генерал Ухов в третий раз обходил по кругу расстрелянный трамвай. За два десятилетия службы в розыске он видел такое впервые. Обычный – желто-красный, противно дребезжавший при жизни, а теперь – совершенно мертвый трамвай – был прошит очередями из «Калашникова», как сито. Вагон бьш переполнен, но пострадал лишь один человек – ранение в ногу по касательной получил студент, стоявший на нижней подножке передней двери. Остальных даже стеклами не посекло. Все пули ровно легли на уровне восьмидесяти сантиметров от земли, там, где еще не начинается салон, там, где ходовая и электродвигатель.

Закончив визуальный осмотр, генерал подошел к группе экспертов и оперативников. Они уже все сделали и теперь терпеливо стояли в стороне, ожидая вполне предсказуемой вспышки генеральского гнева. Обстрел трамвая из автомата в центре Москвы – вполне достаточный повод для жесткого разноса.

Но, похоже, начальник МУРа бьш настолько огорошен и даже подавлен увиденным, что кричать не собирался. Он остановился в метре от оперативников и вопросительно уставился куда-то в пространство.

Дежурный сыщик убойного отдела, прокашлявшись, приступил к докладу.

Картина была предельно ясной: около 12.47 рейсовый трамвай проходил мимо офиса компании «Ювелирная империя». На противоположной от офиса обочине, как раз напротив главного входа, был припаркован старенький корейский внедорожник. В его салоне, прямо за задней дверью, было смонтировано нехитрое устройство: намертво закрепленный на сошках автомат Калашникова, снабженный видеокамерой и рычагом, который приводился в движение с помощью радиоуправляемого механизма. Невидимый стрелок, который мог находиться метрах в пятистах от места, нажимал на кнопку, рычаг давил на спусковой крючок, «калаш» начинал стрелять. Целый рожок. Все.

Преступника с пультом не нашли, даже предполагаемого места лежки определить не удалось. Ему не требовалась прямая видимость – сигнал с камеры по радиоканалу он мог принимать, находясь где угодно. «Скорее всего, – подвел итог оперативник, – мишенью был кто-то из работников „Империи", но что-то сработало не так, либо трамвай, появившись не вовремя, спутал все планы, а – заодно – спас чью-то жизнь. Может быть – несколько жизней».

Сыщик закончил доклад и замолчал, разглядывая пыль на острых носах лаковых ботинок генерала.

– Фильмов насмотрелись, – подал голос полковник Фрумич, зам по розыску ОВД «Басманный». – Я такую штуку в кино видел, с Брюсом Уиллисом.

На замечание полковника никто не отреагировал. В компании оперативников, похоже, больше не было киноманов, хотя этот эпизод, наверное, помнили все – только в кино киллер покушался на жену президента и использовал крупнокалиберный пулемет. И трамваи там не ходили. Вот и вся разница.

– В «Империю» уже ходили? – спросил генерал.