Надя натянула на ногу разбухший от осенней слякоти сапог. Подошва на правом носу радостно раззявила свой беззубый рот. Эх, заклеить бы…
Вздох раздался гулким эхом в пустом помещении. В фойе сельского клуба было холодно так, что изо рта шел пар. Вот и сапоги, мало того, что сырые, так еще и окончательно застыли. Но идти в грязной обуви к бытовке, где хранились ведра и тряпки, Надя не хотела. Поэтому разулась здесь, у огромной, сваренной из толстенных труб, батареи. Срезали бы ее давным-давно уже, все равно не греет. Отопление теперь осталось только в маленьком кабинете завклуба и в танцевальном зале.
Полтора десятка молодняка, как говорила о посетителях завклуб Любочка Самохвалова, каждые выходные топтались тут под громкую музыку, пили ядреный местный самогон по углам и кидали окурки на крыльцо. Любочка молодняк не гоняла и за отвратительное поведение не отчитывала, считая, что тогда и эти придурковатые приходить перестанут, а не будут ходить на дискотеку, так и вовсе клуб придётся закрыть.
В отчетах Любочка, конечно, расписывала свою работу позначимее: был в них и кружок очумелых ручек, и хор, и массовые мероприятия на праздники. Но на деле все сводилось к дискотекам по пятницам и субботам, да новогодней елке, разряженной тут же в танцевальном зале к празднику самодельными игрушками.
Надя старалась приходить к завершению этих коллективных подрыгиваний. Как раз успевала после работы приготовить ужин, накормить Кольку и проверить у него уроки. А потом бежала сюда отмывать полы и отскребать крыльцо. Зимой еще чистила снег, от ворот до входа в сам клуб.
Но до зимы еще далеко. Октябрь лишь пару раз ударил морозом да изредка сорил мелкими колкими снежинками по утрам, все остальное время шли дожди, превращая сельскую грунтовую дорогу в месиво из суглинка и ледяной воды.
Свет на улице и в фойе выключался с одной кнопки, поэтому замок на обитую железом дверь Надя вешала уже в темноте. Руки замерзли и не слушались. Она растерла их друг об друга, затем о тоненькое драповое пальто, и только после смогла справиться со старым замком.
Фонари не горели, поэтому спускалась с крыльца практически на ощупь. Чуть оступилась, перепрыгнула через пару последних ступенек и, чтобы не упасть в грязь, в последний момент уцепилась за деревянные, отполированные временем перила.
В здании сельсовета, стоящего напротив клуба, горел свет. Видно, Макарыч что-то подсчитывает. Дома одному скучно, вот и сидит за работой допоздна. Надя, решив проверить старика, направилась к сельсовету. Кособокое старенькое деревянное здание с яркой новомодной вывеской у двери выглядело нелепо. И уж точно не походило на здание администрации, больше на какой-то полузаброшенный дом.
Покосившееся крыльцо жалобно скрипнуло под ногами. Преодолев три ступени, Надя вошла внутрь. Здесь не в пример было теплее, да и дышалось легче, чем в прокуренном клубе.
– Макарыч, ты здесь? – крикнула Надя с порога.
В ответ раздался забористый храп старика. Надя улыбнулась и прошла внутрь до кабинета председателя.
– Макарыч, – снова она, – пойдём домой!
Старик вздрогнул, дернулся, похлопал себя по заросшим седой щетиной щекам, поправил очки, а потом глянул на посетительницу.
– А, Надежда Петровна! Хорошо, что разбудила. Что-то я заработался. Вот, бюджет подсчитываю, да заснул над ним маленько. Погоди, милая, вместе пойдем. Холодит?
– Холодит. Ветер поднялся, насквозь продувает.
Макарыч окинул взглядом женский наряд, укоризненно покачал головой и ответил:
– Не мудрено. В таком тоненьком пальтишке околеешь, да заболеешь потом.
– Ничего, я привыкла.
– Дурная привычка, Петровна! Ты баба еще молодая, беречься надо!
– Скажешь тоже, – горько усмехнулась Надя. – Куда беречься-то? Уж пятый десяток разменяла, кому я, старуха, нужна.
– Глупости не болтай, – рыкнул на нее Макарыч, надевая толстый болоньевый пуховик. – Сыну нужна. Себе в первую очередь. А возраст мозги должен прибавлять, а не болячки.
– Евсей Макарыч, очки вторые забыли!
– Ах, да, едрешкин-кочерыжкин! Спасибо. Пойдём, Наденька. Где же ключи у меня, были вроде где-то здесь?
Старик сменил очки, положил футляр в огромный карман пуховика. Подумал, покрутился вокруг стола, потом что-то вспомнил и сразу достал из-под разложенных на столе документов связку ключей.
Выключил свет в кабинете, закрыл на замок дверь, проверил. Все тоже самое повторил и на входе в здание.
Надя терпеливо ждала Макарыча. Идти им было все равно в одну сторону, не так страшно, да и вместе все же веселее.
Дом Макарыча находился в метрах пятистах от администрации, жил он один, вдовствовал, хозяйством не занимался. Как и по молодости, все время пропадал на работе, привык все держать в своих руках. Односельчане его очень ценили, а потому переизбирали несчетное количество раз.
Наденька же жила еще дальше, практически на самой окраине. Дом у нее был большой, просторный, добротный. Когда-то еще свекр помог отстроить да облагородить.
– Что с домом-то решила делать? – вторя ее мыслям спросил Макарыч. Он шел на полшага впереди и освещал дорогу фонариком.
– А что мне с ним делать, Макарыч? Была бы я одна наследница, отдала бы, да уехала. Или вовсе от наследства отказалась. А с Колькой никак. Опека выписать его не разрешает, нужно, говорят, обеспечить равноценным жильем. И он такой же наследник. А значит остается мне одно, свой дом выкупать у банка. Платить за Егорова кредит, чтобы не отобрали дом.
– Эк, как, – крякнул старик. – Так там платежи, наверное, хорошие!
– Не то слово, Макарыч. Не то слово…
– Не потянешь ты с зарплатой нашей, Надь. Тебе бы в город!
– Да понятно это все, Макарыч. Но за один день не сорвешься. Да и в неизвестность ехать, все бросать, – страшно. Работу бы найти.
– Ты бы это, хоть пока Колька на каникулах будет, на разведку съездила. У меня его можешь оставить, если один забоится. Я пригляжу.
– Спасибо, Евсей Макарыч. Подумаю.
– Ну ты это, главное – не вешай нос. Образуется.
