Темно, очень темно, сплошной черный бархат, застилающий глаза. Душно, жарко и одновременно знобит. Разве так бывает? Сплю я или нет?
«Да, бывает. Темнота однородна, если это, конечно, настоящая темнота – не полумрак, не сумерки, не звездная ночь, – то она всегда одинаковая. В противном случае это уже разновидность света, который невероятно многообразен. Он белый, желтый, синий, тусклый, яркий, приглушенный, веселый, задумчивый, бодрый, усталый. Да, свет и тьма воистину противоположности».
Я прислушался, где-то очень-очень далеко, на другом конце земли, еле слышно капает вода. Какого чудовищного размера должны быть эти капли, чтобы их звук раздавался по всей земле? И вдруг капли услышали меня, мою слабость, мой жар, мою горячку, мой бред. Капель превратилась в шаги муравья, потом носорога и, наконец, слона. Зачем он идет? Страшно! Он рядом! Я чувствую его дыхание. И вдруг… забрезжил утренний свет, скользнул прохладным полевым туманом по моим векам и лег на лицо мягким дождевым облаком. Я открыл глаза. Это сестра, медсестра, положила мне на лоб холодное полотенце.
Тихие голоса:
– Температура?
– Сорок и два. Кровь уже не сворачивается.
– Что колете?
– Да что только не колем, Федор Георгиевич. Ничего не помогает. – Зашелестели страницы. – Вот Франция, Германия, Израиль. – Опять шелест.
– Так это все одно и то же. Попробуйте другой ряд.
Я пытаюсь повернуть голову, но поворачиваются только глаза в сухих, набитых песком глазницах. Как она прекрасна! Тонкая! Длинная! Как будто продолжение моей вены – капельница. Мои губы шевелятся.
– Что он говорит?
– Просит не выбрасывать капельницу. Он плетет из них цветы, красит зеленкой, йодом и дарит мне.
– Удивительный мальчик. Такой маленький и такой сильный. Непостижимая воля к жизни. Сколько лет работаю – и не перестаю удивляться. Наверное, генетика. Вот увидите, скоро таких случаев станет гораздо больше, а потом и все скатятся к антибиотикорезистентности, тогда неизбежно наступит эра бактериофагов, иначе мы просто все умрем. Кстати, насчет температуры и несвертывания крови: при сорока двух альбумины – транспортные белки в крови – как раз таки свернутся, и человек умрет, потому-то и все градусники только до сорока двух. Учитесь, деточка, учитесь. Медицина – бездонный мир. А мальчику колите кардинально другое, и все будет хорошо. Я очень на это надеюсь.
Я проснулся. Это сон. Всего лишь сон из далекого болезненного детства. Почему-то он снится мне часто после длительных перелетов. Сны – это не хорошо и не плохо, это нормально. Я стараюсь ложиться спать около 22:00 всегда в одно и то же время и, соответственно, встаю в 05:45. Такая привычка многих лет неспроста. Решение спать именно столько и в данном интервале пришло не сразу. Я вставал на заре в тех краях, где быстрый восход, короткий жаркий день и стремительный закат, чтобы продлить свет, чтобы бежать навстречу солнцу, которое через три часа превратит в пекло кокосовый островок в центре кипящего Индийского океана. Спасибо тебе, «Фехендху»!
Правильный комфортный сон невероятно важен. Я закрываю глаза, надеваю очки для сна, вставляю беруши и погружаюсь в темноту и тишину, полностью расслабляю лицо, в особенности это касается бровей и губ. Да, почему-то мы неосознанно хмурим брови, морщим лоб и сжимаем губы, а когда они расслаблены, сон приходит гораздо быстрее. Начинает вырабатываться гормон сна мелатонин, и я засыпаю крепким глубоким сном. В моем случае это продолжается примерно два часа в интервале с 22:00 до 00:00. Затем начинает вырабатываться соматотропин, гормон роста. Он активизирует процессы восстановления всего того, что я сломал за день. Недаром бывает, что ложишься спать больным, а просыпаешься здоровым, – все благодаря соматотропину. Это продолжается еще примерно два часа, с 00:00 до 02:00, затем уровень этих гормонов начинает постепенно падать, уступая место гормону бодрости кортизолу (или гидрокортизону), их баланс постепенно меняется, наступает фаза беспокойного легкого сна, время для сновидений, когда подсознание конструирует некие агломераты из случайных воспоминаний, затем дремота, полудрема, и вот я просыпаюсь.
«Когда я сплю, я не знаю ни страха, ни надежд, ни трудов, ни блаженств. Спасибо тому, кто придумал сон, эти единые весы, равняющие пастуха и короля, мудреца и дуралея. Одним только плох крепкий сон, говорят, что он сильно похож на смерть…»
Мигель де Сервантес «Дон Кихот»
– Прекрасные слова, Санчо. В одном ты не прав: сон совсем не похож на смерть, он – жизнь, а первые четыре часа – важнейшая его часть. Скорее наши часы бодрствования сильно похожи на медленную смерть: никотин, алкоголь, фастфуд, антибиотики, отвратительный воздух и вода.
Теперь, спустя много лет, я стал беречь свой сон, свои весы, следить за циркадными ритмами (биологическими часами). Я жертвую ради сна многими возможностями, когда-то они казались такими важными, но лишь только казались. Поэтому нет. Теперь уже нет!
05:45 Не спеша встаю. Вот кружка. Через бамбуковую трубочку жадно пью прохладную родниковую воду. Открываю ставни. Утренний свет. Солнечный заяц верхом на виноградных ветрах врывается в комнату, скачет по прозрачным занавескам, качает створки окна.
06:00 Вчера был мацони с яблоком, позавчера варенец с персиком, а сегодня я смотрю на бухту Санта-Маргарита с вершины холма и улыбаюсь лету, наслаждаясь хитросплетениями вкуса нежной мягкой ряженки светло-бежевого оттенка и желтого тайского манго, сладкого, запашистого и липкого. Как ты прекрасна, Лигурия!
06:20 Я неспешно бегу вдоль крепостных стен, широким шагом иноходца, мимо древних башен и мостов на высоких полупальцах, по ровной песчаной дороге, которая опоясывает Эуганские холмы вьющейся терракотовой лентой. Бег мой легок, как и воздух, напоенный цветами и травами Тосканы. Каждый вдох наполняет меня радостью, и в груди что-то стучит и трепещет. И это не сердце, это неведомая птица.
06:45 Я ускоряю шаг, все быстрее и быстрее, встаю на носки и несусь что есть силы, невольно представляя себя арабским скакуном. «Почему? – спрашивают меня. – Почему у коня колени назад? Да потому, что это пятки». Вдруг земля пропадает из-под ног. Полет – секунда, две, ухожу глубоко под воду. Тихо. Прохладно. Стальные рыбы метнулись в сторону и скрылись в развалинах затонувшего античного города. Пузыри воздуха устремились вверх, и мне надо за ними. Плыву на спине в одну сторону – провожаю луну, плыву обратно – встречаю солнце. Гляжу мимо скалы, откуда только что прыгнул: терракот и охра, мрамор и бронза, колонны и аркады. Это Портофино.
