Рошель. Прошлое
Кора оцарапала нежную кожу маленьких детских рук. Шелли упрямо вцепилась в ствол ели, пискнула, пошатнувшись, когда нога соскользнула с толстой ветви. Послышался свист – стрела вонзилась прямо в дерево, за которым она спряталась. Вспорхнула рядом пуганая птица. Выпавшее перо, ведомое ветром, опало на девичий нос, защекотало. Она пыталась удержаться, честное слово, но зуд стал просто невыносимым. Раздалось чихание. Слюна тяжелым комом застряла в горле.
– Оставь лук, Ричард, – батюшкин голос был суров.
Шелли осторожно выглянула из укрытия, встретившись взглядом с потемневшими карими глазами отца. Ричард опустил древко, поджал губы, разглядев средь листвы серый запачканный зелеными разводами подол.
– Живо слезай, Рошель, ты – девка, а не белка, – густые брови батюшки сошлись к переносице, челюсти плотно сжались, отчего отчетливо проступили скулы.
В груди громко забилось сердце. Не на то она таила надежду, когда шла по следу охотников в желании подсмотреть одним глазком, как те гонят зверя. Руки затряслись, она соскользнула вниз, башмаки ударились о землю. Шелли оправила задранное платье и застыла, боясь подойти к батюшке ближе.
– Выглядишь точно Жожа после погони за курами, – рассмеялся Ричард.
Шелли поджала губы, алый румянец укрыл её щеки. Стало жарко. Сравнение её с Жожей – оскорбительно. Где это видано, чтоб жених невесту сравнивал с псом?
– Зато ты меня даже не заметил, покуда сама себя не выдала! – вырвалось против воли.
Ричард раскрыл широко рот, но не успел ответить.
– Замолчите оба, – батюшка казался спокойным, но уж она-то знала: от его мирного тона ждать добра не стоило.
Волнение вернулось, а вместе с ним и дрожь. Она утерла влажные ладони о ткань. Шелли слышала отцовское дыхание: ровное, глубокое, как и мерное биение сердца.
– Ричард, нельзя так называть свою невесту. Извинись. Живо.
– Приношу извинения, Рошель, – тихо выдавил мальчишка и взъерошил черные короткие волосы.
В детском лице Шелли не увидела сожаления, оттого разозлилась еще пуще. Однако при батюшке затевать спор бессмысленно, коли не хочешь накликать беду.
Краткое удовлетворение от вынужденного признания её правоты рухнуло, стоило строгому голосу разразиться вновь:
– А ты?! Сколь много раз я наказывал не ходить в лес одной? Охота – не бабье занятие. Девка матери должна помогать, – батюшка громко вздохнул, поднял руку к лицу, потирая бороду. – Ночные твари с тобой. Ладно – охота. Уже смеркается: неужто позабыла, как постигла хворь Зарину?
При упоминании матушки Шелли вздрогнула, поникла, уронив голову. Каштановые пряди закрыли лицо. Стало совестно. Дело правда шло к ночи, а с ночью приходят туман и снег, следом за ними же – звери лютые с Проклятого города. Она никогда их не видела, но слышала порой, просыпаясь от громкого душераздирающего воя: за прочными стенами укрытия твари бесновались, не в силах добраться до добычи. В такие моменты тепло матушки успокаивало: она крепче жалась к ней и забывалась беспокойным сном.
– Пр-ростите меня, отец, – голос предательски надломился, а глаза заблестели, обыкновенно золотистые, сейчас приобрели оттенок оранжевой осенней листвы, – этого больше не повторится.
Батюшка нагнулся к связанным меж собой тушкам птиц, поднял, вытягиваясь во весь свой могучий рост.
– Хорошо, я надеюсь, это так.
Шелли подняла голову, рассматривая осторожно напряженную высокую фигуру. Отец скользнул по ней взглядом и махнул Ричарду:
– Охота окончена, ты хорошо справился. Проводи Рошель к укреплению, Зарина нуждается в ней.
Послышался хруст сухой ветви под ногами мальчишки. Он молча развернулся, поманив Шелли за собой. Она успела заметить бледные поджатые губы и внимательный взгляд. Отчего-то этот взгляд ей не понравился: Шелли не поняла значения, однако от шеи до лопаток стройным роем прошли неприятные мурашки.
Обняв себя руками, она поежилась и двинулась следом, оглянувшись на отца на краткое мгновение. Он слегка улыбнулся, качая головой.
Ричард молчал всю дорогу, покуда извилистая тропинка не свернула резко за холм и не показались глазу крыши домов. С весной снег оттаял, потеплело, некоторые избы покосились и, как вещал отец, нуждались в починке, чем мужики в селении и занимались, уходя по бревна в лес с рассветом. Сейчас солнце клонилось к закату, работы свернулись, унялся шум топоров. Люди шли к укрытию, сновали тут и там целыми семьями, торопясь успеть.
Шаг мальчишки ускорился. Шелли, задумавшись, запнулась о корни и вскрикнула.
– Ноги хочешь назло мне переломать? – фыркнул Ричард, подхватывая её под локоть.
– Еще чего! – скривилась Шелли, высвобождаясь. Стало неловко, но благодарить после перепалки она не решилась, вместо этого осторожно протянула: – Знаешь, я слышала ваш с батюшкой разговор: вы нашли кости монстра. Они правда как жженые угли? – голос понизился, переходя в шепот.
Ричард закатил глаза.
– Светило небесное, снова твои штучки? – лицо его исказилось, будто он наступил в лепешку с собачьим дерьмом. – Прекращай. Если глава Свэн узнает, одним разговором не отделаешься.
Шелли нахмурилась и недовольно поджала губы. Ладошки неприятно вспотели. Батюшка не единожды запрещал ей говорить кому-нибудь о своих особенностях. Отчего-то природа одарила её многим лучше остальных: слышать могла за десяток метров, видеть вдаль или в ночи, бегала быстрее мальчишек, а лазала по деревьям так, что те завистливо свистели.
– Прости, – шепот вышел слишком тихим, но Ричард услышал, кивнул, продолжая путь.
Они вышли к основной вытоптанной дороге. Вблизи стройным рядом двигались мужики, перетаскивая свечи, солому и одеяла. Тяжелый вздох вырвался изо рта. Предстояла очередная сложная ночь. Матушке становилось все хуже и хуже: болезнь одолевала её. И пусть все считали Шелли ребёнком, она понимала, видела подобное: с год назад старик Дарен уснул под елью, а вернулся лишь по утру весь покрытый серым снегом, после он захворал и угас за семь дней. Ежели от зверей можно спастись, туманную хворь не побороть: бессильны оказались лекари, сколь ни старались, лекарства не нашли, в их силах было лишь ослабить муки несчастных страдальцев.
Тоска сдавила сердце в тиски. Шелли медленно двинулась внутрь укрытия, мельком подмечая привычные огромные врата. Шлепнула себя ладонями по щекам, растягивая губы в улыбке. Матушке не следует видеть её такой. Она должна быть сильной. Ради матушки, батюшки, брата и себя самой.
