Апрель
Первый этаж. Папа тянет меня на улицу. Весенние ручьи на дорогах и слякоть. Я иду в детский сад с отцом, он держит мою маленькую ручонку, а я кричу о том, как сильно хочу в постель. Розовое платье, которое недавно мне купила мама, скрывается под пальтишком очень тёмного цвета. Папа несёт сумку с моими туфельками, мне не терпится их наконец надеть. Мне четыре года. Меня мало что беспокоит. Разве что монстр под кроватью, которого никто не видит и поэтому никто не может прогнать. Дядя Андрей очень добр ко мне. Это он подарил мне книжонку с детским фольклором, после которой ко мне переселился тот самый монстр. Несколько раз отправляла своего монстра домой к дяде Андрею. Не идёт.
Май
Пятый этаж. Мой монстр трижды плюнул на мою кровать, когда увидел мой новый шкаф, и, помахав мне мохнатой рукой, скрылся за деревянной дверцей. Придётся освобождать ему часть шкафа, иначе вновь перейдёт под кровать. Мне восемь лет. В новом доме нет лифта – у меня новая причина для нытья. Мама с папой часто ругаются, когда думают, что я сплю. А я не могу уснуть из-за того, что монстр в моём шкафу начинает шкодить по ночам. Он не выходит ко мне, но постоянно чем-то шелестит, а когда я набираюсь смелости подойти к шкафу, он пугает меня и продолжает шкодничать.
Июнь
Седьмой этаж. Мои ровесники вовсю гуляют большими компаниями, возвращаются домой поздно вечером, пробуют спиртное втайне от родителей, обустраивают свою личную жизнь, а я устанавливаю на полу четыре элемента – огонь, воду, землю и воздух – и взываю к тому, кто способен вернуть мне моего монстра. Со стороны это выглядит спектаклем на очередном детском утреннике. Но я уверена в том, что у меня получится, это же столько раз показывали в фильмах!
Зажжённая ароматизированная свеча сильно пахнет. Вскоре этот запах доходит до мамы, которая была в соседней комнате, так что она врывается в мою и видит меня в защитном круге, который я нарисовала мелом прямо на полу. Кажется, мама поражена, она испуганно глядит на элементы, задувает свечу, отчитывает меня и вылетает из моей комнаты.
Бояться нечего, мам, мой ритуал не сработал. Мне четырнадцать лет, и в моём шкафу и под моей кроватью нет монстра. Я начинаю чувствовать себя одинокой.
Июль
Девяносто седьмой. Чуть больше месяца осталось до одного из самых важных дней для семилеток. Для всех семилеток, кроме меня, хотя мне тоже семь. Чуть больше чем через месяц я пойду в первый класс. Ещё недавно я хотел туда не меньше остальных. Я, по сути, понятия не имел, чему меня там будут учить и как, но был уверен, что мне понравится. Сейчас же я хотел туда только потому, что реже желал бывать дома. Я остался с отцом, который понятия не имеет, что со мной делать. Он не знает, что я ем на завтрак, не знает, во что я должен быть одет и как укладывать мне волосы, так что выглядел я, надо признать, странно. Я был в старой футболке, на которой я когда-то прожёг дырку горящей спичкой, и новых брюках, изначально отложенных для школы. Отец постоянно ругается за чумазое лицо и грязные брюки, которые в таком же виде я надевал на следующий день.
Август
Две тысячи шестнадцатый. Сухо, как в Сахаре. Я остался без отца. В руке – гитара, справа – сухое поле, слева – оно же. Подо мной асфальтовая дорога со скромной, едва заметной белой разметкой. На мне футболка, джинсы и кеды. Я ступаю по двойной сплошной. Если бы я не знал, что нахожусь в России, решил бы, что каким-то макаром меня занесло в один из штатов Америки – Техас. Гитара в паре сантиметров от асфальта, одно неловкое движение – и начнёт скрежетать по моим мозгам.
Всё, что у меня осталось, – это гитара и диплом, который должен был меня согревать. Как бы не так. Я не знаю, куда иду и как давно. Просто плетусь по старой загородной дороге. Асфальт здесь всё ещё целый, странно, что здесь никто не ездит. Но то, что за всё время моего скитания по этой дороге я не встретил ни одной машины, – факт.
Воздух свежий, а пахло сухой травой и чем-то пряным. Мне вдруг вспомнилось детство с такими же запахами и все те деревни, куда меня на лето отправляли родители.
Сентябрь
Две тысячи пятнадцатый. Золотая осень обошла меня стороной. Я слоняюсь по аэропорту. На мне футболка, джинсы и кеды. В руке – гитара. Время от времени я задеваю корпусом пол. Вокруг рой любопытных глаз, таращащихся на меня. Я без сумки, без багажа, даже без портмоне. Посадочный талон покоится в кармане и там же немного денег. Я с гитарой. За окном – хаосно расставленные самолёты и затянутое небо над вышкой. Моросит дождь. Погода вызывает у меня отвращение. Ещё немного – и я буду посреди облаков, про которые столь много всего написано.
В другом городе меня ждёт отец, который так внезапно слёг в постель. Хочешь не хочешь, а вспоминаешь болезнь матери и её скорые похороны. Если отбросить существование гитары, то моя жизнь стоит на месте. У неё нет желания куда-то идти, к чему-то стремиться.
Хотел бы я посмотреть на того, кто воодушевлён облаками. Ему следует проверить психику. Сам не увидел ничего. За стеклом иллюминатора – кромешная тьма, хоть глаз выколи. А может, всё дело в ночи? Успел разругаться со стюардом: видите ли, нельзя при взлёте сидеть с гитарой. Выдал ему, что решительно отказываюсь взлетать без гитары. Он уже готов был выставить меня прямо в аварийный выход, не прибегая к помощи трапа: вышел – и всё. Но тут в ссору ввязалась женщина, заступившаяся за меня, и стюардесса. В конце концов от меня и гитары отстали, сказав мне напоследок, что я волен делать что хочу. Во время посадки ко мне уже никто не подходил.
Октябрь
Тринадцатый этаж. Теперь мы живём в старой четырнадцатиэтажке. Кажется, мои родители наконец остепенились, перестали жаловаться на квартиру, на сам дом, на район. Я же, наоборот, только начала. Мне нравились все прежние квартиры, но не эта. Родители тщательно скрыли все грехи, квартира выглядела новенькой, как с обложки журнала, но я же не дура. Например, если убрать обшивку возле раковины на кухне, можно докопаться до ржавых труб, страшных, как атомная война. Возле раковины вечно пахнет сыростью и грязью, которая таится под обшивкой. В моей комнате очень светло, но неуютно и холодно – не спасут ни батареи, ни обогреватели. Холод идёт от стен, пола и потолка. Входную дверь здесь постоянно заедает. Отец уже дважды менял замок – бессмысленно. Я думаю, что это здешнее проклятие. Словом, я не в восторге от минувшего переезда, однако есть то, что не может меня не радовать: мне семнадцать лет, и, кажется, я впервые по-настоящему влюбилась.
