Я наблюдал в окно за движением на Невском проспекте. Озабоченные купцы и приказчики спешили по своим делам. Мещане подгоняли подводы, груженные скарбом. Их лица, движения выдавали напряжение. Вероятно, напуганные Наполеоном, они покидали Санкт-Петербург в расчете укрыться в отдаленных местах.
Но часть публики выглядела праздной. Барышни совершали дневной моцион. За юными созданиями волочились кавалеры. Кажется, меня в Лондоне боевые сводки волновали больше, чем их. Они полагали, что война где-то далеко и никогда не коснется их.
Люди такие разные могли позабавить досужего наблюдателя. Беглецы избегали смотреть прямо в лица праздным гулякам, но в косых взглядах читалось осуждение легкомыслия. А блистательные франты и барышни отвечали презрительными усмешками и, хотя вынуждаемы были уступать дорогу подводам со скарбом, делали это с чувством превосходства и снисхождения к паникерам.
А порой проходили юноши с золотыми эполетами, в шляпах с султанами. Щегольское обмундирование привлекало внимание толпы. Все знали, что со дня на день они отправятся на фронт. А пока золотые эполеты вызывали любовь и уважение, которого так хотели снискать юные ополченцы, снискать заблаговременно, еще до подвигов, потому что позднее многим будет не суждено насладиться славой.
– Сударь, какой платок-с вы изволите-с выбрать? – отвлек меня камердинер.
– А знаешь, Жан, чего я боюсь? – спросил я, пропустив вопрос о платке.
– Чего?
И в этом его «чего?», а точнее в голосе, звучала филиппика «а разве вы вообще чего-либо боитесь?»
– А боюсь я, Жан, того, что царь батюшка выслушает мое сообщение и мне же поручит разбираться с этим делом, – промолвил я, сам размышляя, как бы и впрямь не получить от его величества этого задания.
– А что это, сударь, за дело-с? – поинтересовался мосье Каню.
– А что за тело, не твое дело, – отшутился я.
– Как же-с, сударь, я дам вам совет, когда вы толком-с не говорите ничего, – посетовал Жан.
– Don’t be curious don’t make me furious!1 – ответил я.
– Ну-с, как знаете-с? – буркнул французишка и поставил короб с платками на диван.
– Жан, ты ничего не напутал? Сколько мне еще ждать этого надворного советника?! – возмутился я.
– Барин, сударь вы мой, – французишка от обиды вытянул губы трубочкой и повел ими так, словно хотел щипнуть себя за правый ус. – Ничего я не напутал-с! Надворный советник-с Косынкин сказал, что заедет-с за вами…
– Ну и где его носит, этого Косынкина?!
Французишка не ответил, только бровями повел.
Я еще некоторое время наблюдал в окно за санкт-петербургскими франтами, а затем повернулся к зеркалу.
– Жан, ты уверен, что я не похож на иностранца? Я просил тебя внимательнее приглядеться, как нынче одеваются в России.
– Что я вам-с, модистка что ли? – огрызнулся французишка.
Я не успел ответить, как зазвонил колокольчик, и камердинер пошел встречать гостя.
– Ваше превосходительство, – переступив порог кабинета, выпалил надворный советник Косынкин. – Дали необходимые распоряжения. В Кронштадт отправится команда.
– Что ж, великолепно, – ответил я.
– А вас ждет канцлер, ждет с нетерпением! – напомнил надворный советник.
– Собственно, дело было только за вами. Я давно готов. Почти готов, – сказал я, схватил за рукав мосье Каню и толкнул его за коробом с платками.
Я прибыл в Санкт-Петербург для личной аудиенции его императорского величества. Но заодно выполнял и частное поручение государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева. Впрочем, частным такое поручение можно было назвать per abusum2.
А для меня лично самым главным делом был перевод в действующую армию. Я рассчитывал поскорее передать государю секретные донесения и хлопотать о своем назначении. Находиться на дипломатической службе, когда корсиканский недомерок, заразив полоумием всю Европу, вторгся со своей La Grande Armee3 в Россию, я не мог.
– Уверен, государь не откажет мне, – промолвил я, выбирая платок. – Сейчас я хочу одного – бить французов.
Жан, державший передо мною короб с платками, шмыгнул носом. А надворный советник Вячеслав Сергеевич Косынкин с жаром откликнулся:
– Эх, Андрей Васильевич, как я вас понимаю! И я хочу! Хочу бить французов!
Глаза его загорелись. А мосье Каню вытянул губы трубочкой вправо, словно хотел ущипнуть себя за ус, еще раз шмыгнул носом и покосился на гостя с опаской.
– Так что же не бьете? – спросил я надворного советника.
– Хех, – выдохнул Вячеслав Сергеевич. – Да я…
Он запнулся и скользнул глазами по ковру, словно в персидских узорах искал подсказку. Я следил за ним через отражение в зеркале. Вдруг он решительно поднял голову и продолжил:
– Я служил в Смоленске, я просился в действующую армию, но… так сложились дела. Пришлось податься в Петербург. Да вот и его высокопревосходительство Николай Петрович настоял, дескать, и в тылу дельные люди нужны. Прямо-таки вырвал у меня согласие. Теперь сам сомневаюсь: не смалодушничал ли я, что поддался на уговоры.
Я выбрал синий платок, приложил его к шее, глянул в зеркало и остался собою доволен.
– Ступай себе, Жан, – отпустил я камердинера.
И французишка удалился, умудрившись одною спиною выразить нам немой укор.
Надворный советник вздохнул и добавил несколько странную фразу:
– Ну, ничего, – сказал он, – когда французов погоним за границу, всенепременно поступлю в армию.
Я ничего не ответил. Вячеслав Сергеевич смотрел, как я повязываю платок, и вдруг выдал:
– Вы, Андрей Васильевич, прямо как денди лондонский.
– Я провел годы в Англии и решительно больше похож на англичанина, чем на русского. Но смею вас заверить, душою остался русским, – ответил я, смахнул пылинку с рукава и добавил. – Окей, дед Мокей, я готов.
– Канцлер ждет нас, – надворный советник Косынкин приподнялся с дивана.
В то же мгновение в кабинет вернулся мосье Каню.
– Барин, сударь, тут человек-с к вам пришел. Сказал-с, что от генерала Вилсона.
– От Вилсона? – удивился я. – Давай-ка сюда его…
Грохот и звон бьющейся посуды, раздавшись за дверью, прервали мои слова. Удивленный камердинер пошел выяснять, что случилось. Мы с надворным советником двинулись следом. Жан Каню топтался за столом и разглядывал на полу что-то, столешницей скрытое от нашего взора. Неожиданного гостя видно не было. Вероятно, опрокинув какую-то вещь, он смутился и убежал. Что бы ни разбил незнакомец, а только сведения от генерала Вилсона были намного важнее. И огорченный исчезновением гостя, я буркнул:
– Куда же он делся?
– Так вот же он-с, – откликнулся французишка.
