Сергей Минаков - 1937. Заговор был!

Несмотря на большое число более или менее научно-основательных исследований и публикаций, посвященных волне массовых репрессий, прокатившихся по СССР в 1936 – 1938 гг., появившихся в последние два десятилетия, проблема, по существу, так и осталась нерешенной. Особенно те ее аспекты, которые касаются «большой чистки», охватившей комсостав Красной Армии, особенно высший, накануне «большой войны». И в этом деле не оказала существенной помощи исследователям гораздо большая, нежели прежде, доступность следственных материалов и показаний обвиняемых на известных «московских процессах» 1936 – 1938 гг. В обилии этих материалов, похоже, некоторые исследователи, особенно публицисты, начинают захлебываться.

В контексте сказанного я не намерен анализировать книгу Ю.Н. Жукова «Иной Сталин»[2], поскольку тема так называемого дела Тухачевского не является для автора центральной. Да и Жуков фактически не признает версии о наличии такого заговора и полагает его сконструированным по инициативе руководителя НКВД Н.И. Ежова[3]. Таким образом, ответственность за уничтожение советской военной элиты возлагается не на Сталина, а на Ежова. Это, в общем-то, довольно старая версия, призванная все списать исключительно на НКВД. Но в таком случае Сталин предстает как совершеннейшее политическое ничтожество, которое простодушно доверилось новоиспеченному «железному наркому» Ежову, а тому удалось, образно выражаясь, обвести «вождя народов» вокруг пальца. Откуда же такое легковерие у чрезвычайно недоверчивого и умного Сталина, которого Ежов сумел превратить в свою марионетку? Но дело не только в этом.

И в исследуемом деле о «кремлевском заговоре», закодированном как «Клубок», Жуков почему-то полностью доверяется исключительно личным признательным показаниям Г.Г. Ягоды и его ближайшего окружения. Я отвлекусь от подробностей, в которых Ягода в своих показаниях описывал подготовку заговора, затем разработку плана «кремлевского переворота», называл персонально лиц, которые должны были его осуществить, включая и военные чины. С точки зрения механизма переворота все достаточно банально и, в общем-то, правдоподобно. Однако остаются без ответа главные вопросы. Каковы были основные и, что особенно важно, подлинные мотивы заговорщической деятельности Ягоды (если таковая и в самом деле имела место)? Что ни говори, но показания подследственного в тогдашних условиях ведения следствия не внушают уверенности в добровольности и 100-процентной достоверности признательных показаний подследственного, а объективность следствия и следователей если даже не во всех, то во многих случаях вызывает сомнения. Но, даже допуская полную достоверность показаний Ягоды, наивно было бы утверждать, что захват верховной власти в стране являлся для него самоцелью. Да и политическое положение «претендента» на власть, даже в результате успеха, задуманного заговорщиками переворота, оказывалось весьма зыбким.

Во-первых, Ягода по роду своей деятельности человек не публичный, так сказать, он не «вождь», а сугубо номенклатурная фигура.

Во-вторых, вряд ли популярность Ягоды, в основном с «отрицательным балансом», была столь велика, что могла соперничать с популярностью Сталина или Ворошилова. Публичная репутация у «вождя» НКВД, как и у самого ведомства, как внутри страны, так и в особенности за ее пределами была одиозная. А новая власть нуждалась, особенно на первых порах, в признании как со стороны собственного населения, принудить к которой его было очень трудно, так и за пределами СССР, а это было практически невозможно, если учесть, что аббревиатуры ВЧК, ОГПУ, НКВД были самыми неприемлемыми символами для западного общественного мнения и европейских политических и военных кругов.

Следовательно, в качестве альтернативного Сталину «вождя» СССР нужен был кто-то иной, но не Ягода. А.С. Енукидзе также никак на эту роль не подходил. Его давние функции, пользуясь дореволюционной государственной номенклатурой, – это должность «министра двора». Для управления страной нужны были общепризнанные лидеры, «имена», но также, чтобы эти лидеры обладали способностями, практикой и навыками управления государством, государственным хозяйством. Все сказанное выше не направлено на категорическое опровержение действительного наличия «кремлевского заговора», к которому были причастны Ягода, Енукидзе, «кремлевские курсанты» и т.д. Просто этот вопрос, пока не имеющий убедительного и достаточно обоснованного ответа, еще нуждается в более тщательном исследовании, что возможно при всестороннем анализе не только имеющихся следственных материалов.

Если бы действительно Ягода, так или иначе, захватил власть, то кто бы захотел с ним иметь дело за пределами СССР и сомнительно, чтобы его поддержала армия. В любом случае нужно было бы искать подходящую фигуру «вождя», приемлемого и для Красной Армии, и для зарубежья. Если искать такого «вождя» в партийной среде, то заявлять претензии на альтернативу Сталину могли Троцкий, находившийся в изгнании, или Пятаков. Если искать такого «вождя» в Красной Армии, то это могли быть Гамарник, Якир и Тухачевский. В любом случае это был не Ягода. Тогда зачем же было ему рисковать, организовывать переворот, чтобы уступить власть кому-то из названных выше, а затем нести ответственность за репрессивные действия, которых было достаточно много на его имени за конец 20-х – 30-е гг.

В материалах по «Клубку» фигурами, которые имели возможность организовать и провести «дворцовый переворот», были Енукидзе и Ягода. В их руках находились охрана Кремля и силы НКВД, способные почти без лишнего шума осуществить «тихий переворот» в Кремле. Однако еще раз повторюсь, им нужен был «вождь», популярная, влиятельная личность, которую бы приняли страна, армия и зарубежье. Вряд ли Троцкий для зарубежья был бы более приемлем, чем Сталин. Пятакова за рубежом не знали, а знавшие помнили его как троцкиста. Пятаков не был публичным «вождем», хотя и являлся хорошим хозяйственником. Он подходил к должности председателя правительства, но не главы государства. Бухарин был идеологом, но никак не главой государства, да и в глазах зарубежья он оставался большевиком. Единственной приемлемой личностью для зарубежья был Тухачевский. Он импонировал как раз тем, что фактически большевиком не был, и в этом все за рубежом были убеждены. Легенда о «красном Наполеоне» слишком глубоко засела в сознании не только русского зарубежья.