Пролог
«Русский бог» Венедикта Змеёва и Александра Суворова
«Язык – жилище бытия», – афористически заметил философ. Мы живем в мире слов, делающих нашу жизнь понятной, осмысленной даже в тех случаях, когда мы не всегда правильно понимаем значение того или иного, чаще всего неведомого нам доселе слова «иноземного» происхождения. Освоение «инородных» слов в «русском мире» происходит прихотливо, порой в причудливом их «обрусении»: и внешне, деформируясь в произношении, и внутренне – по смыслу и по содержанию.
…«Думный генерал Венедикт Змеёв» – странно-необычный воинский чин, неожиданный для русского XVII в. Повстречалось мне много-много лет назад это причудливо-нерасчленимое вербальное явление в слиянии старомосковской, допетровской полуфольклорной архаики с европейской романтикой мушкетерских шпаг, старинных гравюр эпохи Тридцатилетней войны, маршала Тюренна, битвы при Рокруа, картин Вермейера и пр.
Еще лишь розовеют небеса,
И в сумерках еще кремлевская краса,
Но в карканье разбуженных ворон
Уж слышен колокольный перезвон.
В Успенском храме, за столбами,
Перед святыми образами,
Мерцающими в сумраке ночном,
В дыханье ладана и запахе свечном,
Стояли юный царь Феодор Алексеич,
Царевич Петр, Иван-царевич.
Дородна, статна, горделива,
Взор устремив властолюбиво,
Царевна Софья – как царица.
Под царственной двуглавой птицей
Ее любовник – князь Голицын.
С ним рядом ближний друг его стоял:
Московский думный генерал —
Царя «тишайшего» любимец,
Военных дел умелец и счастливец,
В молении склонясь (не слышно слов),
«Рейтар служилый» – Венедикт Змеёв.
…В свечах у алтаря Христос Распятый…
А было то в июне, в день шестой,
В год тысяча шестьсот восьмидесятый>1.
Всегда проще писать о людях известных, хрестоматийно узнаваемых. Когда же в фокусе внимания оказывается личность, практически неведомая нашим соотечественникам, но, несомненно, исторически значимая, начинать приходится с сугубо внешнего привлекающего признака.
19 декабря 1674 г. в Дворцовых разрядах была сделана запись: «…столнику и енералу и полковнику Венедихту Андрееву сыну Змеёву… быть готовым со всею службою»>2. Так, впервые в официальных государственных документах оказалось упоминание о первом русском «служилом человеке» Венедикте Андреевиче Змеёве, пожалованном в высший «иноземный» воинский чин «генерала». Именно с него, наверное, и можно начинать историю русской национальной профессиональной военной элиты.
В феврале 1678 г. В.А. Змеёв был пожалован в необычный, можно сказать диковинный, и для России, и для Европы чин «думного генерала»>3, специально для него придуманный и введенный в шкалу чинов Боярской думы – российского правительства того времени. А к 1689 г. в правительстве князя В.В. Голицына генерал Змеёв, по свидетельству польского посланника маркиза де ла Невилля, «в армии был генерал-комиссаром…»>4 – по западноевропейским меркам того времени – военным министром>5.
Генерал Змеёв оказался и фактическим главнокомандующим русской армии, отправившейся в поход на Крым в 1689 г. (в дальнейшем я попытаюсь осуществить анализ этого события и дать ему взвешенную оценку, которая не во всем совпадает с традиционным мнением, сложившимся в историографии). Этот поход, спровоцировав государственный переворот царя Петра – важнейшее событие эпохи – как и все вышесказанное, вполне естественно, обращает наше внимание на личность Змеёва.
Венедикт Андреевич Змеёв (условное изображение)
Фигура думного генерала Венедикта Змеёва символична, и не только для эпохи «вестернизации» Московского государства. Обозначившаяся с середины XVII в. «вестернизация» России, первоначально робко проникая в социокультурные, социально-политические, психокультурные ее «пустоты», с конца указанного столетия приобрела уже радикально-революционный характер благодаря мощной личности царя Петра, его вдохновенному самовластию, энергии, прихоти, порой и самодурству.
Малоизвестная ныне личность генерала Змеёва на самом деле является и одним из символов двух присущих российской цивилизации, можно сказать «пульсирующих», явлений – «перманентные революции», время от времени потрясающие Россию на протяжении всей ее истории, и столь же «перманентное» обострение проблемы «Россия и Европа», «Россия и Запад». Впрочем, оба этих явления, как правило, оказывались в органичной взаимосвязи. «Перманентное» влечение России в Европу и увлечение Европой доходило неоднократно до самозабвенной и самоотверженной (в буквальном смысле этих слов) влюбленности, как правило без взаимности. Однако незаметно, но столь же «перманентно» оно перерастало во взаимное недоверие, неприязнь, неприятие, ментальную враждебность и неоднократно в ожесточенное противостояние. И это противостояние чаще всего порождало очередной поиск новой, обычно «великодержавной», идентификации.
Таким образом, «думный генерал» Змеёв оказался в фокусе эпохи «революционных преобразований» России второй половины XVII – первой четверти XVIII вв., не только в качестве одной из знаковых фигур эпохи, но даже в разноречивом, старорусски-европейском смысле своего воинского чина – «думный генерал».
В.А. Змеёв был первым русским «генералом» из «солдат», из русских «служилых людей» «регулярной рейтарской службы». Именно с него незримо началось формирование «архетипа» русского военачальника «из солдат», много позже емко и выразительно «расшифрованного» М.Ю. Лермонтовым: «слуга царю, отец солдатам».
В своем завершенном, наиболее ярком проявлении эти архетипические свойства русского «генерала из солдат», Солдата с большой буквы, воплотились в великом А.В. Суворове.
Александр Васильевич Суворов
Не мушкетер он короля,
Герой плаща и шпаги,
Готовый обнажить ее в безумии отваги.
Был не хитер, как Мазарен,
Но постоянен, как Тюренн,
Он женских нежных при Дворе
Не привлекая взоров,
В России был всего один —
Солдат и русский дворянин,
Он – Александр Суворов!>6
«…Долговременное мое бытие в нижних чинах, – писал А.В. Суворов своему высокому начальнику и покровителю, – приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей; препроводя мою жизнь в поле, поздно мне к ним привыкать»>7.
И вновь он объясняет несветские черты своего характера солдатским воспитанием. «Жизнь моя была суровая школа, – признается он, – но нравы невинные и природное великодушие облегчали мои труды: чувства мои были свободны, а сам я тверд»>8.
Казалось бы, несопоставимые военные величины – великий Суворов и малоизвестный ныне первый русский генерал Венедикт Змеёв, но именно с него неприметно начинался великий русский полководец-солдат. Ничтожно мало дошло до нас сведений о свойствах личности, привычках, характере, мировоззрении генерала Змеёва. Поэтому анализ психоментальной сущности Суворова позволяет попытаться проникнуть и в ментальные основы его «прообраза», генерала Змеёва.