Николос Хурст завтракал на кухне, дочери галдели, баловались, жена суетилась на кухне. Его привлек телевизор, по нему шли новости. Всех потрясло, вчерашнее сообщение из города Х. Несколько месяцев этот город был, изолирован, в нем вспыхнула эпидемия. И буквально вчера удалось спасти единственного выжившего. И это после взрыва, просто оглушительной силы взрыва. А еще он предоставил такие улики и доказательства, что полетели головы многих местных высокопоставленных чиновников, многих арестовали, двое покончили с собой. Громкая история и ему не давала покоя мысль, он все думал и думал, что же там произошло на самом деле. Из всех новостей картинка не выстраивалась никак.
– Сколько дней вы провели в этом страхе и ужасе, борясь со смертью, – задает вопрос симпатичная ведущая утренней телепередачи самому популярному в данный момент спасенному мужчине.
Высокий, крупный мужчина лет тридцати. Очень высокий и широкоплечий, это видно не смотря на то, что он сидит в кресле. Размах плечей такой, что средне -статистический мужчина закомплексует рядом. Большой и могучий. Даже в его спокойствии и расслабленной позе чувствовалась невероятная мощь. Этакий богатырь, которого лучше не злить, чтобы не проверять, насколько он силен. Стрижка обычная, сверху подлиней, с висков короче, чисто выбрит. Волевой подбородок с ямочкой, четкие скулы, нос с небольшой горбинкой. Глаза светло-серые, брови пышные. Внешность привлекательная, не отталкивающая, не пугающая. Взгляд суровый и холодный проникающий под кожу. Будь чуть милее взгляд, он был бы очарователен, несмотря на внушительные габариты. Наверное, улыбка меняла бы его лицо до неузнаваемости, превращая в теплого плюшевого мишку, но он не улыбался. Нет самого важного во взгляде, желания жить, интереса в глазах. Николос уже такое видел. Прямой холодный, безэмоциональный взгляд. Дорогой костюм сидел на нем чинно, шел ему, где они нашли такого размера? Он явно не его. Серебристый галстук на белой рубашке еще больше подчеркивал серый холод глаз. Его внешность привлекала, его мощь отталкивала, редкое сочетание. И не приведи Господь видеть его в гневе.
– Это было слишком долго, – спокойно, голос приятный низкий, без какой либо интонации. Николосу показалось, что мысленно он совершенно отсутствует тут и разговор ему не интересен совсем.
– Какого было там? Что вы чувствовали? – непосредственно задавала вопросы ведущая, совершенно не понимая, о чем спрашивает. Ей не к месту весело.
Тот прямо посмотрел на нее, но словно сквозь нее, ответил:
– Я чувствовал запах смерти. Постоянно. Думаю вам это не знакомо.
– Если бы вы хотели все исправить, с чего бы начали? – она прямо по бумажке.
Тупые вопросы. Глупые и никчемные. Он бы задал другие.
– Оживил мертвых, – не задумываясь, ответил он.
– А кто конкретно виноват в произошедшем?
– Что произошло, то уже произошло. Какой сейчас смысл искать виноватых, живых не осталось. Все стерто с лица земли.
– Обрисуйте в двух словах для наших телезрителей, что же все-таки произошло.
– Доктором Хабертом и его ассистентом был разработан новый штамп вируса под названием « Эпид-3». Для чего уже никто не узнает. Я полагаю для высокой работоспособности и послушания. Кое-кто считал, что они искали лексир счастья, но нашли горе, – он замолчал и словно вспомнил что-то, но тут же продолжил, – У вируса три фазы. Первая – повышенная активность, выносливость, эйфория. Вторая – апатия, усталость, потеря веса, затрудненность дыхания, белая пелена на глазах, болевой синдром. Третья – смерть.
– Как он передается?
– Только через кровь.
– Противоядие есть?
– Нет.
– Как же вам удалось, не заразится?
– Я проклят.
Но девушка рассмеялась, а Николос поморщился от отвращения. А вот парень не отреагировал никак, его взгляд и выражение лица остались неизменными. Он просто ждет очередного тупого вопроса.
Николос твердо решил связаться с этим молодым человеком. Им нужно поговорить. Срочно. Недоев свой завтрак, встал и пошел к телефону, по пути строжится на разбаловавшихся дочерей.
* * *
Обычная небольшая комната гостиницы. Полная тишина. Мужчина сидит в кресле и не двигается уже давно, смотрит в одну точку, размышляет и вспоминает. Время его не интересует, как и все остальное. Человеку, которому не к чему стремиться, двигаться не обязательно. А витать в собственных воспоминаниях до сих пор приятно.
Раздается телефонный звонок, с безразличием берет трубку и подносит к уху:
– Алло.
– Вейлсон Келди?
– Да.
– Меня зовут Николос Хурст, я хотел бы с вами переговорить, если позволите.
– Кто?
– Николос Хурст – я писатель.
Минутная тишина.
– Писатель?
– Да. Вы может быть слы….
– Я слышал о вас.
– Это приятно. Но как на счет встретится и все мне рассказать? Вам же есть, что мне…
– Она читала вас и говорила, что вы талантливы, у вас свой стиль.
Николос молчал, он чувствовал, что сейчас лучше помолчать. Мужчина тоже молчал, довольно долго. Ему звонили все: газетчики, телевизионщики, врачи, просто непонятные люди, говорили одно и тоже. Встретиться, поговорить. Обычно он просто клал трубку, иногда совсем не брал. Отчего же взял сейчас?
– Я сейчас в холле вашей гостиницы, могу прямо сейчас подняться, – сказал Николос очень быстро, чтобы его снова не перебили и не прекратили разговор.
– Поднимайтесь, – ответил Вейл бесцветно.
Николос не успел постучать в двери, как ее открыли. Поразил рост мужчины, метра два, широкоплечий, мощный, накачанный. Николос протянул руку, улыбнулся. На улыбку не ответили, руку пожал крепко, но не сильно.
– Проходите, присаживайтесь, – показал рукой на кресла и стол, и добавил многозначительно, но не понятно, – Николос Хурст, – словно примеряя имя к внешности.
– Спасибо. Я слышал, что вы планируете уезжать в ближайшее время, поэтому так спешил переговорить с вами. Вы уж извините за спешку. Мне интересна ваша версия событий…
– Версия, – шепнул мужчина себе под нос.
– …Ведь только вы знаете правду.
– Правду, – пауза, – Кому нужна, правда?
– Мне.
– Зачем вам эта правда? Что вы будите с ней делать.
– Напишу книгу.
Мужчина сел в кресло, как и сидел до того, на лице ни единой эмоции, ни любопытства, ни интереса. Обычный вязанный серый свитер с косами, темные джинсы и тапочки. Такие лохматые с ушками зайками, они вообще сюда не вписывались. Даже не понятно, почему он в них. Либо они ему дороги, либо ему все равно, в чем он.
– Очень рад, что вы согласились со мной побеседовать. Насколько мне известно, вы не давали интервью никому, за исключением сегодняшнего утра. Почему?
– Она так хотела.
Я понял, что это он о своей жене или женщине, но не стал уточнять. И чего хотела она? Чтобы не говорил или дал интервью рассказал. Он странный.
