– Лилечка, а тебе не страшно?
– Конечно страшно! Я-то его не видела никогда, – ответила Лиля, но Кате показалось, что в её словах нет страха.
– А давай посмотрим? – предложила Катя и зашуршала своим платьем.
– Ты с ума сошла! Как мы посмотрим? У меня дверь шумная, да платье твоё шуршит как сено. Придумала тоже, надеть его в такой ответственный для меня момент.
Катя поджала губы.
– Ну и ладно, произнесла она, увидим ещё, насмотримся. Надеюсь, что он не будет тебя взаперти держать, как мой брат свою жену. У Анисьи даже обмороки случаются оттого, что на воздух не выходит.
– Да ты что! Обмороки?
– Да, каждый день. Только маменька говорит, что это не от воздуха вовсе, а от беременности.
– Ух ты, – воскликнула Лилечка, – так ты скоро тётушкой станешь? Поздравляю!
– Спасибо, стану, куда же я денусь. Только вот брат мой не любит свою жену. Он к Авдотье бегает, все знают.
Лиля удивлённо взглянула на подругу и произнесла:
– Так она же старая, как он к ней бегает?
А про себя подумала: «Вот так дела: и отец мой к Авдотье бегает, и брат Катерины тоже. Интересно, знает ли об этом папенька?»
– Да ну её, эту Авдотью! Ты лучше расскажи, ты себе вообще представляла, как вы наедине останетесь? – прошептала Катя и покраснела: – Я видела, как нянечка с поваром этим занималась. Ну просто жуть как страшно. Она так кричала, так кричала, что мне хотелось из чулана выбежать и огреть повара чем-нибудь, чтобы он от нянечки отстал. Да побоялась. И вот теперь места себе не нахожу. Страшно мне, Лиля, очень страшно. А ведь отец тоже поговаривает, что мне пора замуж. Да вот маменька пока против.
Лиля заливисто засмеялась. Катя покраснела ещё больше.
– Не боюсь я ничего, – мечтательно промолвила Лиля, – маменька сказала, что ничего там страшного нет. Посоветовала глаза закрыть и представить, что плывёшь на спине по реке, а волны тебя качают, качают…
– Ну… Не знаю, нянечку явно не на волнах качало. Она прямо в шторм какой-то попала. Я вот у своей маменьки спрашивала, так она глаза отводит и молчит. А нянечка обещала, как жениха мне приведут, так всё расскажет. Но я быстрее от тебя узнаю. Подруге-то поведаешь что да как?
– Ой, – пропела Лилечка и потянулась на кровати, – не торопи события…
– А вдруг там старик какой? Страшный как наш сторож. А может это и есть наш сторож? – глаза Кати наполнились ужасом.
– Ты в своём уме? – Лиля продолжала потягиваться на постели и плавно съезжала со скользкого шёлкового покрывала. – Мой отец, владелец самых лучших жеребцов, для своей любимой и единственной дочери выбрал в мужья сторожа-страшилищу? Не поверю в это никогда.
Лиля мечтательно закатила глаза и продолжила:
– Мне кажется, он будет высокий, кареглазый, обязательно черноволосый со смуглой кожей. Губы у него будут слегка пухлые, и никаких усов. А руки у него должны быть сильные, чтобы мог поднять меня и всё время носить. Вот проснулись утром, поднял меня на руки и за стол, а после завтрака обратно в постель.
– Ты так ходить разучишься! – воскликнула Катя.
– Не разучусь, мы по саду вместе будем гулять. У него обязательно должен быть сад. С одной стороны яблони, с другой – вишни…
В дверь кто-то постучался.
– Войдите, – громко произнесла Лиля.
В комнату вошла няня Лили Ярина. Даже не вошла, а вплыла как ладья.
В молодости Ярину на улице подобрал отец Лили. Двенадцатилетняя девочка на большом сроке беременности стояла под дождём и просила милостыню.
Отец Лили в тот момент как раз искал кормилицу для сына, который недавно родился.
Его первая жена умерла при родах, а сын ничьё молоко принимать не хотел.
Сколько этих кормилец Иван Григорьевич приглашал! Со счёта сбился. И решил, что вот эта точно подойдёт.
Он приехал домой и отправил за бедняжкой своего помощника.
Тот привёл насквозь промокшую будущую юную мать.
– Ты чьих будешь? – спросил Иван Григорьевич у девочки.
– Власовская я… Выгнала меня хозяйка, я от мужа её понесла. И жить мне негде, я у них с рождения жила.
– Когда рожать? – спросил Иван Григорьевич.
– Как бог даст, – ответила девочка.
Иван Григорьевич подошёл, грубо снял с неё рубаху, сильно пальцами надавил на грудь. Из груди брызнуло молоко и потекло у него по рукам жёлтыми густыми каплями.
– Через неделю родишь, – пробормотал он и бросил ей в руки рубаху. – Одевайся. Останешься у меня. Как родишь, будешь моего сына кормить. Но только сначала мой поест, а потом своего подкладывать будешь. Мне мой сын дороже Власовского.
У Ярины от боли, которую причинил ей Иван Григорьевич, не переставали капать слёзы из глаз. Она дрожащими руками натянула на себя рубаху.
В ту ночь и родила. Девочка прожила недолго. Поговаривали, что Иван Григорьевич приложил к этому свою руку.
Ярина тяжело переживала это. Но нашла потом успокоение в сыне Ивана Григорьевича Павле. Мальчик на её молоке рос не по дням, а по часам.
А Ярина в 14 лет стала сильно поправляться и из маленькой щупленькой девочки превратилась в каравеллу. Она выглядела намного старше своего возраста. Когда у неё спрашивали, сколько ей лет, называла всегда цифру на 20 лет большую. Такой она себя и ощущала.
Было Ярине от роду 36 лет, а всем говорила, что ей 56. Бывшего своего барина Ярина встречала иногда, да он её ни разу не вспомнил. Сложно было в невероятных размерах женщине признать маленькую стеснительную девочку.
А пятнадцать лет назад у Ивана Григорьевича забеременела вторая жена.
Он позвал к себе Ярину и приказал ей забеременеть тоже. Сказал, что если сбежит, её найдут тотчас, из-под земли достанут.
– От кого же забеременею? – спросила Ярина дрожащим голосом.
– От меня, – даже не раздумывая, произнёс Иван Григорьевич. – Мне ещё не хватало, чтобы ты шлялась где-то по мужикам чужим. Ещё заразу в дом принесёшь. А мне надобно, чтобы моего ребёнка здоровая баба кормила.
Ты вон Павла как откормила! Какой получился сын замечательный, только характер бабский. Ну ничего, это поправимо.
А моя Настасья кормить не сможет. Нечем ей кормить. Она только для любви создана, а не для кухни. Вот ты и думай теперь. Когда ко мне придёшь? Можно и сейчас, как раз нет никого рядом.
Настасья у родителей ночевать будет. Ей, видите ли, не нравится, как у меня изо рта пахнет. А я без табака и жить не могу. Вот пусть там и живёт. Вокруг других баб хватает. Да и ты под боком. Родная такая, ответственная…
