[1]
Мне и надо-то было – остановиться, чуть-чуть отдохнуть, придти в себя. Я только что выкарабкался из очередной переделки: Кара-Мура, Чутня-Мутня, Сивка Бурка, вещая каурка…
Эта местность называлась, между нами, Чутня.
Мы ехали в аул небольшой колонной в сопровождении БТРа – ну то есть не мирной колонной, как это делали всегда, а в сопровождении военной техники. Да плюс взвод охраны Пал Палыча Бороды, генерала армии, назначенного ответственным за восстановление мирной жизни в этом крае. А что оставалось делать? Место поганое, больше пяти километров дорога петляет по лесу.
Выехали мы из райцентра затемно, чтобы успеть к утреннему мероприятию – первому школьному звонку в новой, только что отстроенной школе. Старую школу испоганили боевики, заняв ее сначала под госпиталь, а потом превратив в укрепрайон. Пришлось выколачивать их оттуда гаубицами. Так и сровняли старенькую, глинобитную школу с землей.
Компания собралась большая: Пал Палыч, я – его советник и секретарь комиссии по налаживанию мирной жизни в Чутне; его новый заместитель Виктор Гусев, полковник, приехал, как шутили у нас, за генеральскими погонами; районное руководство в количестве почти десяти человек; местный министр образования пожаловал и его пресс-секретарь. Девушку звали Фатима, и она была настолько красива, что я долго не мог оторвать от нее глаз. Заметил, что и другие мужчины, знакомясь с ней, стояли с открытыми ртами.
Гусева мы знали плоховато, он с месяц как прилетел с Пал Палычем. Мужик молодой, боевой, только что сорокалетие отметил. Все шуточки-прибауточки, анекдоты любит травить. С виду веселый и компанейский зам. Не помню сейчас, кто обмолвился, что он – внук бывшего члена Политбюро.
Дорогу до склона горы прошли быстро и хорошо. Вот сейчас лес промчимся, поднатужимся немножко в гору – и аул уже будет виден. БТР первым вышел на лесную дорогу. За ним – полвзвода охраны, а вторая половина замыкала колонну. Мы в середине, Пал Палыч и Гусев, затем местное начальство на двух уазиках, а потом – я с Фатимой и министром по школам.
Пал Палыч еще в райцентре пересел в нашу новую «ниву», ему надо было по выступлению министра кое о чем переговорить. Гусев пригласил Фатиму в бронированную машину. Та долго отнекивалась, говорила, что не претендует на руководящее кресло.
Я тихо порадовался за девушку: слава богу, подумал, хоть ее жизнь более-менее в безопасности будет. Боевики знали, что на бронированной машине, как правило, ездят высокие гости, сам генерал Борода, иногда его заместители. Вычислить ее в колонне не представляло никакого труда. Но они также прекрасно знали, что наскоком эту машину не возьмешь.
Взрыв показался мне слабеньким, несерьезным, хотя нашу модернизированную «ниву» попросту выбросило из колеи. Мы стояли, почти развернувшись назад, готовые в любую минуту сползти в метровый кювет: машина балансировала на краю дороги. Второй взрыв подбросил нас над землей, и «нива» в каком-то раздумье, не сразу, свалилась в кювет. Легли набок, прижавшись к зеленой траве боковыми дверями. Я потерял очки, почувствовал, как заныла ключица. Стал извиняться перед водителем за то, что нечаянно двинул ему ногой в челюсть, поскольку он при развороте машины завалился на меня, сидящего справа.
Пал Палыч чертыхался, пытаясь выбраться из машины. Куда-то подевался министр по школам. Бедолага, наверное, успел не только выкарабкаться из верхней, не заклиненной дверцы машины, но и в кювет залечь.
– Андрей, жив? Руки-ноги целы? – спросил Пал Палыч. – Как водитель?
Мы оба отозвались, что живы, все остальное ерунда.
– Давайте попробуем выбраться, – сказал генерал, кряхтя и стараясь подтянуться на крепежных стойках машины. – Эта закладка не нам предназначалась. Нас бог миловал. Кто же пострадал?
Выбирались мы долго, несколько минут показались мне вечностью. Поскольку я был под водителем, то выкарабкался последним, сел на дверные стойки машины и стал смотреть вперед, куда бежали охранники с хвоста колонны. Но они вдруг опомнились, встали как вкопанные, затем развернулись и начали поливать лес за кюветом огнем из автоматов. А работник местный администрации кричал, обращаясь ко мне:
– Уходите с машины, прыгайте на землю! Они в лесу, стреляют!..
Прыгнул, присел на корточки, потом, согнувшись в три погибели, пошел вперед. Вижу, что впереди меня маячит Пал Палыч. Догнал генерала.
– Что? – спрашиваю.
– Моя машина. Чувствую, они раскусили ее слабость. Они первым взрывом подбросили ее, уложили набок, а потом шарахнули на полную мощь… Видимо, противотанковую мину или мощные артснаряды заложили.
– Ну и что? Она, вон, лежит, почти целехонькая! – я это буквально прокричал, не желая верить, что мои догадки подтвердились.
– Они из нее вакуумную бомбу сделали, – сказал генерал. – Внутри там месиво…
Мы подбежали к машине одновременно: солдаты с БТРа вместе с охраной встали полукольцом, не подпустили меня и других из колонны к машине. Генерал подошел вплотную к открытой двери, постоял меньше минуты, отвернулся и буквально заковылял к кювету. Его не рвало, он задыхался без воздуха. Один из помощников протянул ему спрей-бутылочку, генерал направил ее в рот, нажал два раза на крышку, задышал глубже. Потом он сел на траву, руки отставил далеко назад, чтобы развернутой грудью было легче дышать. Я присел рядом.
– Не ходи туда, – сказал Пал Палыч. – Там поотрывало все: руки, ноги, все ломано-переломано… Бедная девочка! И Витька… генерал хренов…
Таких изуверских взрывов я больше не видел, хотя слышал рассказы очевидцев, что боевики раскалывали как орехи эти военные чудовища. К счастью, никто из министров-силовиков ни разу не пострадал. Их попросту не было в тот момент в машинах.
– Надо все менять, – сказал я, – стратегию, тактику… Надо всю идеологию менять.
– Что, прикажешь сейчас в аул врываться и народ выводить на площадь?
– Я про идеологию говорю. А у тебя охраны перебор. Не выйдет у тебя ни хрена ни с доверием, ни с поддержкой. Так и будут днем называться местными помощниками, а ночью – боевиками.
Обиделся Борода, даже отвернулся от меня. Но у него не было другого ньюсмейкера, которого он знал бы так же, как меня, и с которым объездил бы пол-Чутни. Он сказал после длинной паузы:
– Вот ты и подумай, что надо менять! Что мы в идеологии не так делаем? Да мало ли чего…