Из Ревеля в Москву решено было переезжать в сочельник, чтобы встретить Рождество на новом месте. Анна волновалась, суетилась, порой впадала в отчаянье. Собираться она начала давно: уже месяц пыталась сложить все необходимое для жизни в большом городе. Она привыкла, что Эрих, ее муж, всегда сам занимается важными домашними делами. После его кончины дни стали тянуться медленно, сменяясь долгими вечерами и тоскливыми бессонными ночами.
Анна продолжала жить в каком-то отупении. У нее совсем не было сил, она даже решила, что заболела, но доктор сказал, что это состояние временное, а когда пройдет, неизвестно. Велел пить на ночь капли и гулять перед сном. Но капли не помогали, а вечерняя прогулка, когда рядом не было мужчины, на чью руку она привыкла опираться, лишь усиливала ее хандру. Анна возвращалась домой разбитая и, прорыдав в подушку, долго еще лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к тому, как в зале тикают каминные часы.
В ящики складывали книги, фарфор, хорошее постельное белье. Поношенную одежду Анна отдавала служанке Дуне, немой русской бабе, которая не говорила, а мычала, но все слышала и прекрасно понимала три языка, на которых разговаривали хозяева. Казалось, Дуня была у них всю жизнь. Старшие Брауны взяли сироту к себе в услужение совсем молодой, а потом, когда старики умерли, Дуня перешла жить в семью Эриха. Сколько ей было тогда и сколько теперь, никто не знал.
Казалось, все препятствовало отъезду. Постоянно появлялись дурные знаки: то разобьется сервиз, то испортится или потеряется какая-нибудь нужная вещь. Так было и со шкатулкой, в которой хранились важные семейные реликвии. Анне вдруг в ней что-то понадобилось, и пришлось открыть уже упакованные ящики и корзины. Шкатулку она так и не нашла, расстроилась и проплакала весь вечер, сидя у окна и глядя на то, как по узкой мостовой метет поземка, и слушая, как безнадежно и страшно воет ветер в каминной трубе. Анна никак не могла привыкнуть к тому, что все теперь решает только она одна.
Ей трудно было смириться с одиночеством, возникшей пустотой и вынужденной самостоятельностью, ответственностью за девочек, дом и хозяйство: Эрих оберегал жену от неурядиц и домашних тягот.
Анна была чистокровной немкой и жила в Ревеле всегда, с рождения. Здесь жили и ее родители, Ганс и Берта, и их родители. Немецких семей в столице Эстляндии было много. Ганс был мастером-краснодеревщиком высокого класса, хорошо известным в городе. Семья была среднего достатка, несмотря на то что отец работал много и тяжело.
У Браунов было скромное жилье в Нижнем Ревеле. Основное население этой части города составляли купцы, ремесленники и почтовые служащие. В Верхнем Ревеле жили высокопоставленные чиновники, городской епископ, высшее духовенство и помещики. Верхний город располагался на холме Тоомпеа. С Нижним, купеческим, его соединяли всего две улицы. По одной из них, узкой, извилистой улочке-лестнице, той, что тянулась от церкви Нигулисте и звалась в народе «короткая нога», Анна, будучи совсем еще маленькой, самостоятельно пробиралась в Верхний Ревель, чтобы заглядывать в жилища богатых господ.
Маленькая девочка смотрела в окна на первом этаже, где шторы были неплотно прикрыты и можно было увидеть много интересного. Сердце ребенка выпрыгивало из груди от восторга. Этот заоконный мир волновал Анну чрезвычайно. Там было много света (ярко горели роскошные люстры), стояла чудесная мебель и жили красивые дамы с прелестными, нарядными детьми. Дамы всегда были одеты весьма изысканно и двигались почему -то удивительно медленно. Возвратившись домой, Анна становилась задумчивой и молчаливой. У детей в этих домах были игрушки, которых никогда не было у нее. Она мечтала, что когда-нибудь и у нее будут такие же куклы, как у этих маленьких богачей. Если бы мать Анны узнала, что ее дочь ходит в Верхний город, она была бы недовольна.
Вторая улица, соединяющая ремесленную часть города с «вельможной», в народе называлась «длинная нога». Она была вымощена булыжником и предназначалась для карет и всадников. Иногда, если занавесочка в карете была отодвинута или это была коляска с откидным верхом, Анна видела проезжающих мимо дам в дорогих одеждах, шляпах со страусиными перьями, шикарных меховых манто, и сердце ее сладостно сжималось.
Со временем Анна превратилась в стройную высокую девушку с прекрасными волосами и дивными глазами. Не было ничего удивительного в том, что уже семнадцати лет от роду она получила предложение руки и сердца от немолодого, но вполне приятного человека, известного в Ревеле дантиста, немца Эриха Брауна. Разница в возрасте Анну не смущала. Ее мечта сбылась: она перебралась из Нижнего города в Верхний.
Любила ли Анна Эриха? Она никогда об этом не задумывалась. Анна знала, что муж любит ее, и этого было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой. Ей жилось легко и спокойно. Летом они уезжали на воды, а поскольку Эрих не мог покинуть работу надолго, он оставлял красавицу жену на курорте одну, не подвергая сомнению ее порядочность.
Не имея никакого опыта в амурных делах, на курорте молодая женщина принимала ухаживания приезжих кавалеров. Ей это льстило, давало чувство уверенности. Букеты гортензий и роз, французское вино, коробки дорогих конфет… Однажды Анна чуть не влюбилась. Анатоль приехал на воды из Санкт-Петербурга. Судя по всему, он был довольно богат, поскольку все свое свободное время проводил в дорогих ресторанах и прочих увеселительных местах. Анатоль увидел Анну, когда она гуляла по набережной. В шикарном костюме из серебристо-серого атласного сукна она была прекрасна. Анатоль потерял голову; его ухаживания были так настойчивы, что Анна, испугавшись новых для нее, неведомых чувств, спешно уехала домой. Вернувшись в Ревель, она долго еще вздыхала, вспоминая пылкие слова молодого ухажера, его прикосновения и мимолетный поцелуй, который и испугал ее, заставив немедленно уехать.
