Май месяц – еще не сезон, поэтому молодых сотрудников института отправляют на неделю на море, готовить пансионат к приезду первых отдыхающих. Жить предстоит в палатках наверху – на степном берегу, который круто обрывается к морю. Ниже, на пологом участке берега, ступенями расположены разноцветные домики пансионата «Луч», соединённые деревянными мостиками и лестницами.
Комфортабельный автобус, который выехал с площади перед институтом, когда на бледном утреннем небе еще сверкали последние звезды, спустя два часа сделал первую остановку на небольшой привокзальной площади южного городка. Солнце поднялось уже высоко и стало припекать; даже ветер становился жарким. Почти все путешественники вышли на улицу. Вокруг небольшого фонтана сидели каменные лягушки, пучеглазые и настороженные.
Александра сама ощущала себя не в своей тарелке, потому что почти ни с кем, кроме Натали из своего отдела, не была знакома. Натали, казалось, знала всех, однако ни с кем не желала особенно общаться.
Поэтому как-то само собой получилось, что Алиса (как в отделе обращалась к ней Натали) оказалась в палатке рядом с Натали, у окошка, затянутого белой сеточкой.
После единственной остановки в пути «Икарус» ещё долго полз, переваливаясь, по пыльной степной дороге, среди ковыля и редких посадок, минуя бетонные столбы, у основания которых пучками росла полынь, и топорщились колючками белые от пыли будяки.
Слева и справа от дороги далёкие расплывчатые горизонты колыхались в серо-зелено-голубом мареве, по которому проскальзывали восходящие струйки жаркого дыхания степи.
Вдруг за окнами справа где-то вдали блеснула вода. «Море!» – закричали новички. Алиса всмотрелась в мутно-серую дымку. Это море она раньше видела только с высоты, из иллюминатора самолета. Оттуда оно казалось ей мелким и желтым, особенно по сравнению с темно-синими глубинами Черного моря.
Когда «Икарус», наконец, остановился, все потянулись к выходу, шумя, смеясь и толкаясь; на траву свалили рюкзаки, сумки, пакеты с едой.
Алиса привыкла, что берега моря должны быть тропическими или хотя бы субтропическими. Однако здесь ее поразило сочетание обычной степи, одичавших посадок, пыльной проселочной дороги – и праздничного, чудесного моря, которое уже явственно шумело внизу, словно вычерчивая под линейку косые линии волн. Шеренги волн безостановочно наступали на берег, до последнего держа равнение и падая, как подкошенные.
Алиса стояла и смотрела на эти манёвры, привыкая к незнакомому морю. Подошла Натали и легонько ткнула её в бок: «Не спи!».
Остальные уже носились по траве. Ребята ставили две большие палатки, разводили костер, двое ушли ловить рыбу; девчонки разбирали сумки.
К ранним сумеркам палатки уже были готовы, горел костер. Возвратились усталые, но гордые рыболовы – как ни странно показалось это Алисе, – с рыбой. Алисе и Натали доверили чистить драгоценный улов.
Алисе стыдно было признаться, что ей не приходилось чистить морскую рыбу. Но где-то (возможно, в кино) она видела эти сноровистые движения и надеялась, что все получится. Натали, которая еще меньше Алисы умела разбираться с рыбой, даже сказала с легкой завистью: «У тебя вид заправской рыбачки!»
Алиса так старалась, что на рубашке с отложным воротничком отлетела пуговица. Натали не растерялась и нашла у себя в пакете деревянную прищепку. Рубашка была белой, со светло-коричневым рисунком. Деревянная прищепка в общем вписалась в образ.
Прямо на теплой траве расстелили кругом плотные покрывала, посредине – скатерть. Еды набралось много. Ребята пили красное вино, дурачились, пытались петь. Сумерки перешли в тёплую степную ночь.
Вдруг из темноты в свете костра показалось бледное лицо с закрытыми глазами. Это было тем более жутко, что кроме лица, казалось, ничего больше не было. Девчонки завизжали. Ребята вмиг замолчали и стали подниматься: «Заходи слева! Хватай его!»
В этот момент с другой стороны из-за костра совсем близко послышался перебор гитарных струн, и мягкий бас пропел: «Синьорита, я влюблен!»
На бледном лице открылись живые человеческие глаза. Распахнулась какая-то черная кофта, и молодой парень засмеялся: «Испугались? Как мы вас?»
Как оказалось, это местные ребята-шофера из соседнего с пансионатом поселка пришли знакомиться с «городскими». На скатерти появилась массивная бутылка шампанского и большая коробка шоколадных конфет.
Ребята из поселка работали на стройке того же пансионата и знали многих сотрудников института, поэтому общие темы нашлись быстро.
Маленький, веселый стремительный грек, черноволосый и черноглазый, с хохотом притащил какого-то деда, якобы умеющего предсказывать судьбу. Посадил его в траве поодаль от костра и стал зазывать желающих – преимущественно, девушек.
К удивлению Алисы, симпатичная, высокая, как модель, Лиля первой решилась узнать, «что было, что будет, чем сердце успокоится», как неустанно зазывал грек. Вернулась Лиля явно пораженная услышанным, широко раскрыв и без того огромные голубые глаза. «Девчонки! – лепетала она. – Всё – правда!»
За Лилей осторожно, с насмешливой улыбкой, к оракулу пошла Ольга. Сначала был слышен ее смех. Потом она тоже возвратилась с потрясенным видом и молча присела у костра.
Грек продолжал зазывать желающих узнать, что ожидает их в будущем.
Алиса сидела, глядя в темную степь, где под обрывом шуршало и плескалось невидимое, но близкое море. Небо, усыпанное звёздным песком, казалось светлым и близким.
Как оказалось, гадание было затеяно греком ради одной Натали, неприступной и гордой красавицы. Когда Натали медленно и безразлично подошла к «оракулу», сидящим у костра было видно, как грек быстро отправил в степь недоумевающего пьяненького деда, а сам картинно упал перед Натали на колени и начал что-то декламировать, взмахивая в такт руками. «Илиаду», наверно. Слов слышно не было. Зато было видно, как Натали гордо удалилась в девчоночью палатку и застегнула полог.
До глубокой ночи у палатки сидели оба шофера. Один пел приятным баском: «Синьорита, я влюблен!»; другой, грек, подхватывал фальцетом припев: «Ля-ля, ля-ля». И только когда Ольга серьезным взрослым голосом вежливо попросила их петь свои серенады в другом месте, они удалились в прохладные глубины майской ночной степи, где песня замирала, таяла, пока совсем не угасла.
Днем всей гурьбой пошли на завтрак в столовую на площади. Из репродуктора на столбе бодро неслось: «Мой дельтаплан, мой дельтаплан!» Всем было весело.
Потом пришел прораб по фамилии Ангел. Ангельского в нем внешне было немного. Он старательно копировал образ голливудского ковбоя. Голливудский ковбой сам по себе был явно неуместен на стройке у моря. Впрочем, Алисе почему-то показалось, что и в Техасе он был бы уместен не более.
