Что важнее – честь рода или собственная жизнь? Ответ на этот вопрос я ищу последние одиннадцать лет. Пока безуспешно. Вот и сейчас, сидя на кровати и окидывая хмурым взглядом собранные сундуки, я пытаюсь решиться. Сказать? Не сказать?
– Недоделок, ты готова?
В комнату заглянула Мойра. Как всегда, с идеально уложенными черными волосами, в длинном платье с кружевным воротом и высокими манжетами. Все черное, разумеется. Только белая кожа да зеленые глаза выделяются яркими пятнами на темном фоне.
Старшая сестра взяла все лучшее от рода Мак-Мора и, без сомнения, знает об этом. Самоуверенность и надменность сквозят в каждой черточке ее внешности: в остром изломе бровей, в холодном прищуре глаз, в насмешливом изгибе полных губ.
Мне едва исполнилось шесть, когда я поняла, что никогда не буду такой, как Мойра. Помню, как стояла у зеркала, тоскливо разглядывая свою густую, но слишком светлую для рода Мак-Мора косу и голубые глаза. Уже тогда я чувствовала, что отличаюсь. Не только внешностью – сутью.
– Эй, я с кем разговариваю? – недовольно окликнула Мойра.
– Да, готова.
Я встала с кровати и поправила темно-синее платье. Сестра скользнула по нему взглядом и не сдержала презрительной усмешки. Еще бы! Мне, в отличие от нее, черные цвета носить не дозволялось. Не заслужила. Недостойна.
Я вздохнула и отвернулась к окну, притворившись, будто не заметила ее надменности. По ту сторону слюдяного стекла кружились широкие, почти круглые листья, сорванные ветром. С дерева на дерево перелетали вороны. Ветка старого тополя привычно царапала потемневшую от времени раму.
– Надеюсь, не надо напоминать, что в Академии Полуночи мы не должны общаться? Ты поедешь под именем рода кузины матушкиной тетки. – Мойра зачем-то вновь затронула давно оговоренный вопрос.
Хотя не «зачем», а «ради чего» – лишний раз напомнить, какой я недоделок, раз даже матери стыдно отправлять меня в академию под именем истинного рода.
– Не надо, – ответила я, не переставая разглядывать ветку тополя.
Интересно, вон та трещина всегда была? Или только недавно появилась? Не помню.
– Тебе что, все равно? – не выдержала Мойра. – Эй, ты вообще меня слушаешь?
– Разумеется. Я ведь отвечаю.
Вздохнув, я обернулась и встретила прищуренный взгляд сестры. Заметив спокойное, почти отрешенное выражение моего лица, она еще сильнее прищурилась и недовольно дернула носом.
– Недоделок! – презрительно выплюнула она. – Матери следовало отказаться от тебя сразу после проявления. Молчишь? Что ж, надеюсь, в академии ты будешь такой же молчаливой! Там даже смотреть в мою сторону не смей. Род Дельвар не ровня Мак-Морам, помни об этом.
Я безразлично пожала плечами – знала, мое спокойствие бесит Мойру больше всего. Вот и сейчас она раздраженно фыркнула, развернулась на каблуках и вышла.
Оставшись одна, я снова оглядела комнату, прощаясь с родной обстановкой, бросила короткий взгляд в окно. Подхватила дорожный саквояж, развернулась к выходу и едва не столкнулась нос к носу с влетевшей в комнату служанкой.
– Ой, – она поспешно склонила голову в положенном приветствии. – Прошу прощения. Ваша матушка просила не задерживаться. Экипаж уже подъехал.
Я кивнула и, обогнув застывшую каменным изваянием Ригге, вышла в общий коридор. Сохраняя отрешенное спокойствие, спустилась по главной лестнице на первый этаж и свернула в гостиную. Знала, мне, в отличие от Мойры, не стоило ждать теплого прощания у родительской двери.
Лангария Мак-Мора величественно сидела по центру полуночно-синей софы. Спину при этом держала так прямо, точно головой подпирала небосвод и любое неосторожное движение могло обрушить его на головы подданных Лунной империи. Густые волосы цвета воронова крыла были собраны в элегантный пучок и украшены сапфировым гребнем. Декольте приталенного платья покрывало тончайшее, словно паутинка, черное кружево. Длинная юбка собиралась на коленях идеальными складками и тяжелым шелком спадала почти до самого пола, открывая лишь мыски лаковых туфель. Белоснежные, едва тронутые солнцем кисти рук покоились на чешуе домашнего питона, поблескивающей в свете масляных ламп. И оливкового цвета, в тон змее, искры отражались в глубине зеленых глаз восседающей на софе женщины.
На секунду я залюбовалась. Как тайно любовалась ею всегда, искренне считая, что Лангария Мак-Мора, моя мать, – самая красивая из Старших ведьм.
– Ты заставляешь себя ждать, – даже ее голос, мелодичный, тягучий, казался мне самым прекрасным из когда-либо услышанных.
– Прошу прощения, матушка.
– Лангария, – сухо поправила она.
Я мысленно застонала, ругая себя за то, что, залюбовавшись матерью, осмелилась нарушить семейное правило. Обращаться к Лангарии «матушка» дозволено только Мойре.
– Прошу прощения, – послушно повторила я.
– Не думаю, что твое появление здесь на зимних праздниках будет уместно, – так же сухо продолжила она. – Однако, если захочешь, я отправлю распоряжение Дельварам, и тебя примут там.
– Благодарю за заботу, но, полагаю, я вполне могу провести каникулы в академии.
– Верно, – легко согласилась Лангария. – Да и библиотека будет пустовать – идеальная возможность позаниматься самостоятельно. Даже такой слабый дар, как твой, следует развивать.
Я кивнула, всем видом выражая покорность и смирение. Мне не нужно видеть себя со стороны, чтобы убедиться в этом. За последние одиннадцать лет покорность и смирение стали моими основными эмоциями.
– Разрешите идти? – уточнила я и получила в ответ величественный, преисполненный достоинства кивок.
Сдержанно поклонившись, как того требуют правила для младшей дочери рода, я развернулась с намерением покинуть гостиную. Но меня остановил голос матери:
– Илэйн?
Обернувшись, я встретила внимательный взгляд зеленых глаз. Слишком внимательный.
– Да, Лангария.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
Вместе с последним звуком, мягким и певучим, в голове всколыхнулся рой сомнений. Старый, знакомый. Одиннадцатилетний. Что важнее – честь рода или собственная жизнь?
Проявление – главный момент в жизни каждой ведьмы. По крайней мере, именно так говорила няня Агрена, чей облик уже давно стерся из памяти. Агрена ушла сразу же, как я достигла проявления – момента пробуждения силы. Собственно, няни только до него и оставались. Мне тогда едва исполнилось шесть, и это было самым ранним проявлением в нашем роду. Мойре шел девятый год, и уже целый год она жила без няни.
Проявление Мойры было мощным. Настолько, что даже солнце на несколько минут затянула ночная мгла. Мое же вышло до того слабым, что, если бы не Агрена, оказавшаяся рядом, его бы никто и не заметил.
Для Лангарии Мак-Моры – одной из Старших ведьм Совета Ночи – слабое проявление дочери, пусть и младшей, оказалось невыносимым разочарованием. Думаю, именно в тот день ее любовь, раньше делившаяся между нами с Мойрой поровну, полностью сосредоточилась на старшей дочери. И чем больших высот достигала Мойра, тем большей неудачницей в глазах матери выглядела я.
