Поездка в Гагры ей досталась, как все считали, незаслуженно – второй год всего «чернявенькая» работает, а уже и в отпуск в июле, и по профсоюзной цене на море. За три дня до отъезда позвонили из профкома – путевка горит! За 32 рубля на три недели в санаторий каждый мечтает съездить, да не у каждого получится в такой спешке. Кто уже на август отпуск запланировал (и билеты купил), а кого внуки на даче ждут. Одним словом, все попереживали, поохали, да никто кроме Аллы сразу сорваться не смог. И с билетом повезло – два дня в авиакассах на углу Невского и Гоголя потолкалась, и купила «с брони». Даже переплачивать никому не пришлось. Отпускных хватило в обрез на путевку и дорогу, но это ее беспокоило мало. В санатории питание четырехразовое, кино, танцы… Купальник, босоножки и сарафан прошлогодние – почти новые, да у Светки можно рублей тридцать до зарплаты перехватить – на мороженое и на лимонад хватит. Мама, помогая складывать сумку, заметила:
– Видишь, доченька, как тебя на работе ценят, – и, грустно улыбнувшись, добавила. – Папа всегда говорил: «Делай, что должно, и будь, что будет».
– Мама, это Марк Аврелий говорил, – заметила Алла.
– Ну глупого человека Марком не назвали бы…
Папа Аллы работал бухгалтером на овощебазе, но не только богатства не нажил, но даже не смог позволить жене не работать. Умер от инфаркта после очередной проверки, когда Алле было три года. Проверка нарушений не выявила…
Из ленинградского моросящего дождя и пахнущего мятными конфетами салона Ту-154 пассажиры попадали в душную южную ночь с радостью и испугом. Адлер ошарашивал. Пока северяне вдыхали испарения нагретого за долгий солнечный день асфальта и смоляной дух кипарисов, начиналась яростная атака решительных южных таксистов, одетых в одинаковые майки-сеточки. Повертев на указательном пальце ключи в качестве приветствия и удостоверения профессиональной принадлежности, они подхватывали багаж и неслись к своим «Жигулям», «Москвичам» и «Волгам». Перепуганные владельцы чемоданов бежали за ними вприпрыжку. При этом горцы, не переставая, выкрикивали экзотические названия населенных пунктов по пути предстоящей поездки: «Хоста! Дагомыс! Багрипш! Гагра!» Усадив ошалевшего курортника в машину, исчезали в поисках очередной жертвы, которую безошибочно определяли по бледному цвету лица и растерянному взгляду.
Алла двумя руками вцепилась в ручки синей спортивной сумки и решительно направилась к стоящим вдалеке автобусам. Все попытки завладеть ее багажом (а также свободой и кошельком) она пресекала без колебаний, так что майки-сеточки остались ни с чем. Увы, последний автобус на Гагры ушел почти час назад. Стоявшие с распахнутыми багажными отсеками «Икарусы» все были приписаны к сочинским санаториям и ждали «своих больных», как выразился пожилой водитель в капитанской фуражке. Пришлось возвращаться к таксистам. Цена в пятнадцать рублей, заявленная пожилым кавказцем на старой «Волге» с портретом Сталина в углу лобового стекла, привела ее в ужас. Всего в коленкоровом кошельке лежало восемьдесят рублей, сорок два из которых надо было сохранить на билет домой.
– Я на такую сумму не рассчитывала, – пролепетала Алла и почувствовала, что веки ее набухли от готовых политься слез.
– К Арчилу иди, – раздраженно махнул рукой владелец «Волги». – Желтый «Москвич» видишь? Он сам гагрский – договаривайся.
Маленький коренастый усач критически осмотрел пассажирку. Оценил ее маленькую сумку с вещами и дешевые пластмассовые бусы на шее.
– Профсоюзная? – строго спросил он.
– Д-да.. – не сразу сообразила Алла, – по путевке, в санаторий имени Челюскинцев.
– Четыре рубля с тебя, – Арчил величественным жестом указал ей на дверцу своего рыдвана.
Так она оказалась на заднем сидении между пышущей жаром полной грузинкой, одетой во все черное, и пожилым курортником в соломенной шляпе. Пожилой нервно вертел головой и полями своего канотье больно елозил по Аллиному уху. Впереди, рядом с водителем сидел худой старичок в серой войлочной шапочке и черной застиранной рубашке. Его огромный мешок Арчил долго пристраивал в багажнике. Наконец все устроились, мотор, натужно откашлявшись черным дымом, завелся, и «Москвич», весело жужжа, понесся вдоль бетонного забора аэропорта. Позади остался огромный плакат «С курортов Краснодарского края – самолетами Аэрофлота!» Неожиданно Алла увидела море. Взошедшая луна освещала огромную, до горизонта поверхность и отражалась в ней желтой дорожкой, бегущей по покрытой мелкой рябью поверхности навстречу автомобилю.
Не снижая скорости, Арчил, оставив одну руку на руле, интимно прилег на колени старичку и принялся рыться в бардачке. Нашарил потрепанную кассету и с громким всхлипом воткнул ее в спрятанную под торпедой магнитолу. «Гоп-стоп, магазын номер сэмдэсят адын!» – раздалось из хрипящего динамика. Очарование лунной ночи сразу пропало, а пожилой курортник в очередной раз больно царапнул Аллу своей шляпой.
* * *
Хлопки одиночных выстрелов и автоматных очередей, доносившихся со всех концов лагеря, заглушал грохот профильного железа. Почти все дома в Шатиле были построены из серых оцинкованных листов и пули прошивали их насквозь, оглушая оставшихся в живых двойным ударом – правая стена, левая стена. Иногда добавлялся звук разлетавшихся в мелкие брызги стекол. Сентябрь – жаркий месяц в Ливане и солнце раскалило железные листы. В бараке было жарко, но Шакиба знобило от ощущения близкой смерти. Он опрокинул набок кровать с пружинной сеткой и вжался в дощатый пол. Разумеется, стальная проволока не могла спасти от выстрела из Калашникова, но почему-то даже эта преграда притупляла чувство страха. Дверь с треском распахнулась под ударом кованого ботинка. Фалангист в израильской каске подслеповато щурился, глядя в полумрак барака сквозь прицел М-16. Через металлическую сетку Шакиб отчетливо видел человека, который пришел, чтобы УБИТЬ ЕГО. Враг стоял на одном колене, целясь в груду матрасов и солдатских одеял, сваленных в дальнем углу. Хорошо был виден красно-белый шеврон с ливанским кедром на рукаве и татуировка в виде маронитского креста на запястье. Просить пощады, сдаваться в плен не имело смысла – задача у гостей была простая: убить всех, кто окажется на территории лагеря. Панцирная сетка предательски зазвенела от близкого взрыва, и гость, безошибочно определив источник звука, выпустил очередь прямо в ненадежное укрытие вросшего в пол человека…
Шакиб резко сел в кровати и зажал себе рот, чтобы криком отчаяния не разбудить соседей по казарме. За полгода в училище ночные кошмары почти перестали его мучить, и вот – опять.
