«Я – жизнь, которая хочет жить
в среде жизни, которая хочет жить».
Альберт Швейцер.
У Корнея Ивановича Чуковского есть такие незабываемые строки:
Добрый доктор Айболит! Он под деревом сидит. Приходи к нему лечиться И корова, и волчица, И жучок, и червячок, И медведица! Всех излечит, исцелит Добрый доктор Айболит! Для справки: Доктор Айболит – врач и ветеринар в одном лице. Кто-то утверждает, что прототипом этого героя этой стихотворной доброй-предоброй сказки Корнея Ивановича Чуковского был его добрый – во всех отношениях – друг: врач из Вильнюса Цемах Шабад, прямо на глазах у поэта-сказочника освободивший принесенную ему с улицы бродячую кошку от рыболовного крючка, застрявшего у несчастного животного в языке. Другие – весьма весомо – заявляют о том, что настоящим прообразом доктора Айболита являлся Геннадий Болан. Ведь это именно он – известный терапевт, хирург, педиатр, ветеринар, и гомеопат – оказывал на протяжении десяти лет медицинскую помощь в рамках миссии Красного Креста населению, и лечил животных у юго-западного побережья Африки, в районе дельты реки Лимпопо – в точности, как доктор Айболит Чуковского. Мы же возьмем на себя смелость (наглость? нахальство?) не согласиться ни с теми, ни с другими, потому что считаем, что по своему существу настоящим доктором Айболитом следует признать Альберта Швейцера. И не беда, что монументы Альберту Швейцеру были установлены в Веймаре, Гюнсбахе и Кайзерсберге (все – в ФРГ) и в Ламбарене (что расположен в Габоне), а памятники «доктору Айболиту» – в Вильнюсе (Литва) и в Витебске (Беларусь), в Анапе, в Кемерово, в Геленджике, в Иркутске (все – Россия) и в Кременчуге (Украина). Их родство – не генетическое. Которое зачастую оказывается существенным только для специалиста-криминалиста. Их роднит общность присущих им обоим взглядов на Мир и на Жизнь и действий в соответствии с их взглядами: уж если любить, – так все живое и несущее жизнь; если уж лечить, так всех, кто в этом нуждается, вне зависимости от того, человек это – «белый» ли, «черный» ли, или же – зверушка – большая или маленькая. Альберт Швейцер – четырехкратный доктор: философии (докторская диссертация: «Философия религии Канта»; фундаментальные философские труды: «Упадок и возрождение культуры. Философия культуры. Часть I.»; «Культура и этика. Философия культуры. Часть II.»); теологии; музыковедения и медицины. Так что все его родственники (кроме жены) и знакомые были, как сейчас принято говорить, в шоке, когда узнали, что он едет во Французскую Центральную Экваториальную Африку (с 1960-го года – Габон) создавать медицинский центр лечения прокаженных в местечке Ламбарене. Жена его – Елена Бреслау, с которой они прожили, как говорится, душа в душу, сорок пять лет, вплоть до ее кончины, – поддержала. Безоговорочно. И – поехали! Там же они и умерли: сначала она, а потом – вскоре после получения им Нобелевской премии – и он. Там и покоится прах их обоих. «Зачем Альберт Швейцер так сделал?» – спрóсите Вы, пребывая в искреннем недоумении. Ответ – в самом обобщенном виде – мы найдем у Иоганна Готлиба Фихте: «Каков человек, такова и его философия». В случае с Альбертом Швейцером зависимость получается взаимообразная: его жизнь и его философия взаимоопределяли друг друга. Его философия была продолжением его жизни, а его жизнь – воплощением его философии. По свидетельству одного из посетителей госпиталя в Ламбарене, длинные и чуткие пальцы пианиста и органиста Альберта Швейцера с одинаковой ловкостью чинили прохудившуюся крышу госпиталя и оперировали больную обезьянку. Философия же у него была такая, что никак не ограничивала смысл жизни человека тем, чтобы «построить дом (своими руками, но – один?), посадить дерево (одно-единственное?) и вырастить сына (только вырастить? кем попало??)». Альберту Швейцеру – Человеку и Философу – этого было явно мало. А посему сделал он в жизни значительно больше «необходимого прожиточного минимума». Богатства не нажил, зато признание получил. Сполна. И за то, что сделал, и за то, что сказал. Ведь его слова никогда не расходились с его делами. Позволим себе высказать такую крамольную мысль: главным философским трудом Альберта Швейцера следует считать не его двухтомную «Философию культуры», а его речь «Проблема мира в современном мире», произнесеннуя им на церемонии вручении ему Нобелевской премии мира в Осло 4 ноября 1954 года. Приводим – здесь и сейчас – ее фрагменты. Итак, читаем: «Темой доклада, который мне надлежит сделать, принимая Нобелевскую премию мира, я избрал проблему мира, как она предстает перед нами сегодня. Отдавая предпочтение названной проблеме, я льщу себя надеждой, что поступаю в духе взглядов и убеждений великодушного основателя высокой премии, обстоятельно занимавшегося этой проблемой в том виде, как она существовала в его время, и надеявшегося, что его фонд будет стимулировать размышления над возможностями содействия делу мира. Позвольте начать выступление с характеристики положения, возникшего в результате двух оставшихся у нас за плечами мировых войн. У государственных деятелей, которые в ходе переговоров, следовавших за каждой из обеих войн, формировали нынешний мир, оказалась несчастливая рука. Они не стремились к созданию условий, закладывающих основы будущего процветания, а занимались в первую очередь констатацией и фиксированием выводов, вытекавших из факта их победы в войне. Но даже самые благие их намерения все равно расходились бы с их действиями. Они считали себя исполнителями воли победивших народов и не могли руководствоваться стремлениями к справедливому решению проблем. Они были озабочены тем, чтобы не допустить осуществления самых худших требований победоносной народной воли. Кроме того, им приходилось тратить немало усилий, добиваясь, чтобы сами победители делали необходимые взаимные уступки в тех случаях, когда расходились их взгляды и интересы. Шаткость положения, ощущаемая не только побежденными, но и победителями, имеет своим непосредственным объяснением отсутствие должного уважения к исторически данному, и тем самым – к справедливости и целесообразности». Уже тут Альберт Швейцер вступает на опасную тропу противопоставления своего видения мира в Мире сакральным канонам, императивно повелевающим: возлюбить, как себя самого, именно «ближнего своего», и ничего не говорящим о «дальнем». Ортодоксальные трактователи сакральных канонов прямо так и говорят: ближний – это кровно-родственный соплеменник и единоверец, и именно он-де и заслуживает нашей любви и заботы. Альберт Швейцер категорически не согласен с таким императивом. Он проявляет весьма избыточную скромность, заявляя: «Я отдаю себе отчет в том, что, говоря о проблеме мира, я не сказал ничего принципиально нового». Отнюдь. Ведь это именно он первым заметил, что национализм народов, избавившихся от гнета колониализма, не менее опасен и угрожающ для мира, чем национализм бывших колонизаторов. Читаем далее у Швейцера: «Являясь волей масс, народная воля не избежала опасности непостоянства, уклонения под влиянием страстей от подлинной разумности и утраты необходимого чувства ответственности. Разгул национализма худшего сорта мы видели в обеих мировых войнах, и сейчас еще он по праву может считаться самым большим препятствием для пробивающего себе дорогу взаимопонимания между народами. Не менее отвратительный национализм встречается в мире и за пределами Европы, особенно среди народов, раньше, в колониальную эпоху, живших под опекой белых, а сейчас ставших самостоятельными. Здесь существует опасность признания наивного национализма этих народов их единственным идеалом. Но этот национализм подрывает устои мира, царившего до сих пор в некоторых регионах. И здесь народы могут победить свой национализм только своим приобщением к гуманистическим ценностям». Однако и на этом своем открытии Альберт Швейцер не останавливается. Ведь далее он делает еще один прорыв за пределы общепризнанного и общепринятого: «Сочувствие, в котором коренится этика, достигает необходимой глубины и широты лишь в том случае, если распространяется не только на людей, но и на все живое. Рядом с прежней этикой, которой недоставало должной глубины, широты и убеждения, поднимается и находит признание этика благоговения перед Жизнью». Чего в этих словах больше: разума или интуиции? Наверное, все-таки, мудрости. Гуманиста, Философа, Ученого. Так счастливо обретших свое единство в одном Человеке. Ведь Альберт Шпеер гениально не сказал: «Этика благоговения перед жизнью живых существ», – поскольку жизнетворным и жизнедарующим является не только то, что само является формально живым. Каждый ручеек или речушка, что бегут, журча, по камушкам, или же просто струятся меж своих берегов, несут собой и в себе жизнь живому. Снежно-ледяные шапки вершин – альпийских ли, кавказских ли, гималайских ли, как ледовый покров обоих полюсов нашей, – увы! – такой уязвимой планеты, вроде бы не живые, но как только мы их убьем, мало не покажется. Всему пока что живому. Этика благоговения перед жизнью, привнесенная в Жизнь Человеческую Альбертом Швейцером, по сути своей – призыв. Ко всем нам, людям. Образно говоря, его можно было бы сформулировать так: «Не пилите бомбу, на которой сидите, ведь от результата вашего пиления пострадаете не только вы, но и многие другие, никоим образом не причастные к вашей дурости». Как врач Альберт Швейцер заживлял раны на теле и излечивал заболевания в организме живых существ. Как философ – старался помочь людям исцелиться от болезней их разума и совести.
