Женская тёплая рука, знакомая мне с первого вздоха на этой Земле, теперь держала мою руку с такой силой, какая бывает только в женщине. Я пряталась в материнском подоле, а Витя плакал у неё на руках. Иногда он ловил воздух пересохшими губами, но только ему удавалось вдохнуть, снова заходился в частых рыданиях. Мама не сюсюкала с ним, как обыкновенно, она молчала, только иногда подкидывала его на руке, пристраивая поудобнее. Мне было обидно, что она не смотрит на нас, не замечает.
Где-то рядом пыхтел Саша, он помогал мужикам с нашего города вытащить плот с берега на поседевшую от пепла воду…
«Волгу, матушку нашу, было не узнать, только огонь царил везде, мне казалось, ад был к нам ближе, чем когда-либо. Я потел и тащил плот, задыхался от гари, кислорода не было… Не знал, что сущий ад впереди» – напишет Саша потом в своём дневнике, который и пришлёт мне через много лет.
А тогда.... Тогда я не понимала, что это Волга. Ее было действительно не видать за гарью и туманом. Я помню тысячи и тысячи алых островов, угольный дым, и хлопки где-то за нашими спинами, приглушённые потому, что они были ещё за десяток вёрст от нас.
– Тащи, тащи! Разворачивай! – это кричали и хрипели мужики.
Плот был спущен на воду, и мы поплыли меж огней. Что-то тяжелое бухнулось в воду в нескольких метрах от места, где мы стояли минуту назад, хлопнуло, опустившись на дно, и тут же вспыхнула вода. Нас качнуло волной, мужики с трудом удержали плот на плаву.
– Волга горит… Господи, что за ритуал ты сотворил на этой земле… – прошептал Саша, а мама лишь крепче прижала меня и Витю к груди. Тяжелой рукой своей она гладила меня по голове, и бормотала слова утешения. Витя плакал. А я смотрела с замиранием сердца, как пляшут огоньки, отражаясь в широко распахнутых глазах моего старшего брата, они плясали, а он смело правил плот вместе с мужиками, и, кажется, костры вокруг нас и тяжелая ноша ответственности добавляли ему сил.
Мы высадились на другом берегу.
– Мать, – рявкнул один из мужиков, – до вокзала сами пойдёте, мы своё дело сделали, нам чай к своим дитятям пора…
Мама кивнула ему с благодарностью. Она знала, что в годы жестокости даже грубость принимать следует как должное, потому как грубость не так страшна. Сашка лишь поджал губы и, взяв ее за локоть, молча повёл по берегу к Набережной. Он хотел бы научить мужика вежливости, но время было на исходе. Надо было спешить: это знала даже я, пятилетняя. Потому как хлопки стали чаще, а грохот от них оглушительнее. Земля начинала вибрировать под ногами.
