Город затих в предвкушении зимнего сна.
Улицы сгорбились, словно старухи седые.
В тёмном акриловом небе распалась луна
Тысячью бликов и в лужах холодных застыла.
В мёртвой тиши раздаётся размеренный стук,
По фасадам домов чьи-то движутся тени,
Словно бы выпустил кто из слабеющих рук
Шар костяной, и он гулко считает ступени.
Ближе и ближе, как проводом огненным бьёт
Этот таинственный звук…
Будь я проще,
Сразу б увидела, как постучав у ворот,
Входит во двор мой
в нелепых одеждах старьевщик.
И предлагает отдать ему так, за гроши,
Всё, что пылится давно по углам моей жизни,
Что потерялось, увы, в закоулках души
И паутиною тонкой на сердце повисло…
Он говорит, что товар мой, хотя и не нов,
Сыщет ему он местечко в убогой тележке.
Пусть заберёт безответную чью-то любовь
И обречённые на неудачу надежды,
Тех, кто не понял, увы, и уже не поймёт,
Тех, кто обидел и предал, пускай ненароком.
Пусть забирает старьёвщик растаявший лёд
От равнодушья глазниц занавешенных окон.
Косточки чьих-то скелетов в скрипящих шкафах,
Всех ненаписанных, незарифмованных строчек.
И обгоревших, истлевших, рассыпанных в прах —
Знаков вопроса, тире, многоточий…
Что же ещё? Вот тоска, что сжимает в кольцо,
Не позволяя крылу размахнуться в полёте…
Вынесла всё, что не нужно, ему на крыльцо.
Он усмехнулся: «Ну вот – мы, пожалуй, в расчёте».
И покатил свой возок, по брусчатке стуча.
Не оглянулся назад, хоть ждала я напрасно…
Кто-то снежинки смахнул осторожно с плеча
И прошептал:
«Теперь в доме есть место для счастья».
От зимы никуда нам не деться…
От зимы никуда нам не деться, родная…
Подкрадётся она, как стихающий вечер
после шумного дня, что в закат утекает…
Тёплой шалью укрой свои хрупкие плечи,
чтобы согреть от мороза и прожитых лет,
сердце своё уберечь от колючих осколков.
Воет метель за окном. Лампы старенькой свет,
и твои руки над пяльцами с тонкой иголкой