Я сразу поняла, что эта кукла
особенная. Дело даже не в том, что у нее настоящие человеческие волосы: в XIX веке часто прошивали кукол именно
живыми волосами, и в моей коллекции уже была одна такая. Но эта совершенно на
нее не похожа. Наверное, глаза ее меня заворожили: огромные, стеклянные, густо-синего
цвета с тончайшими золотыми прожилками на радужке. Они были отлиты с таким
поразительным мастерством, что создавалось впечатление, будто кукла смотрела на
меня все то время, пока мы с продавцом сговаривались о цене.
Продавец, кстати, мне не понравился.
Мы встретились в макдачной на Лиговке, и он с аппетитом уплетал бургер, когда я
вошла – а после едва промокнул руки салфеткой, прежде чем поднять куклу
девятнадцатого века (!!!) в оригинальном, как он утверждал, аутфите[1]!
Назвался Яковом, и то как-то неуверенно. Имя наверняка выдумал. А уж когда
озвучил цену, совершенно мизерную для оригинала – я поняла: мошенник. И кукла
его – новодел «под старину».
Но потом я взяла на руки увесистое
тряпичное тельце и увидела, как склонилась набок фарфоровая головка – будто
живая. И только теперь отметила, что волосы ее почти такого же сумасшедшего
медного оттенка, как мои собственные. Эта кукла должна быть моей. Черт с ним,
что поддельная, за такую цену переживу.
А Яков этот вообще странный тип: ему
будто было наплевать и на куклу, и на сделку, и даже на эсэмэску об оплате, что
упала ему на телефон. Жрал свой бургер и нахваливал, как с голодного края
сбежал.
Жаль, что это меня не насторожило.
—
Марго! – крикнул он вдогонку, когда я, бережно держа куклу, уже вышла на
парковку. – Вы не удаляйте пока мой номер.
Может, пригодится еще.
—
Сдался ты мне сто лет… - буркнула я под нос и даже головы не повернула.
Домой я вернулась к ночи, а весь день
моталась по рабочим делам: куклы – это хобби, на которое я трачу все свободные
деньги, а на хлеб вообще-то зарабатываю веб-дизайном.
Что касается моей жизни, то вышла она
самой обыкновенной, даже внимания заострить не на чем. Родилась двадцать семь
лет назад в Магнитогорске, городок такой есть на Урале; была старшей из трех
сестер и, сколько себя помню, нянчилась с малышней. С тех пор бегу подальше,
едва заслышав детский плач. Привычка. Единственной отдушиной тогда было шитье
на кукол – тех самых подделок под «Барби» с дутым телом и волосами-мочалкой,
все девчонки 90-х с такими играли. А я не столько играла, сколько рисовала
наряды, да после по этим эскизам обшивала своих кукол с головы до ног: мечтала
стать модельером, как вырасту. Родители в этом углядели великий талант к
рисованию и отдали меня в художественную школу.
В семнадцать, едва получив аттестат,
я сбежала из своего Магнитогорска, на бюджет поступила в Санкт-Петербургский вуз.
Модельером я, конечно, не стала, но отчасти моя профессия и правда связана с искусством.
Мой последний проект – рекламу стеклопакетов – заказчик назвал «офигительным». Это
успех. Определенно.
В двадцать три я ненадолго сходила
замуж, а сейчас свободна и независима, и вместо сорока кошек у меня сорок
кукол. Ну хорошо, не сорок. Семьдесят две ровно. Подавляющее число из них это коллекционные
«Барби», «Монстер Хай» и кастомные «Блайз», с десяток «гэдээровских» красавиц
30-60 годов, разномастные авторские куколки и несколько особенно редких
экземпляров рубежа XIX-XX веков. У каждой из них есть имя, история, место на полке в
застекленных шкафах из Икеи и как минимум четыре сменных аутфита, сшитых мной
собственноручно.
Доротея стала семьдесят третьей.
Телефон Якова я удалила тем же
вечером, пока доедала заказанные на дом роллы; тогда же созвонилась со своим
старым проверенным оценщиком, чтобы наверняка выяснить происхождение новой
куклы. Договорились на понедельник, а пока что, помыв посуду, почистив зубы, я пристроила
Доротею в кресле напротив кровати – а найти для нее место в шкафу решила
завтра, после того, как при дневном свете изучу все плюсы и минусы своего
приобретения.
Не тут-то было.
Я проснулась оттого, что с меня
стаскивали одеяло. За окном клонился к завершению октябрь, и не могу сказать,
что в комнате было особенно жарко. Потому замерзла я быстро и с неудовольствием
поежилась. Пошарила рукой и нашла край одеяла уже в ногах. Дернула – и сразу
поняла, что оно за что-то зацепилось. Дернула второй раз – и услышала грохот,
от которого сон улетучился мгновенно, а сама я тотчас оказалась на ногах, минуя
все прочие стадии.
На часах светились в ночи красные
цифры «03:11».
Даже в темноте я разглядела, что
тонкое пестрое одеяло как-то странно намотано на ручку новой куклы… Которая
вовсе уже не сидела в кресле, а, упав навзничь, валялась на полу возле моей
кровати.
—
Чертовщина… - пробормотала я.
А потом сама себя уговорила, что
кукла просто упала. Наверное, усадила я ее неустойчиво – вот она и свалилась,
да еще и одеяло мое зацепила при этом. Да. Не спрыгнула же она с кресла и не
подошла ко мне сама на своих маленьких кукольных ножках?..
Полминуты я себя в этом убеждала и,
наконец, убедила. Сделала робкий шаг. Медленно-медленно, готовая ко всему на
свете, подняла Доротею с пола. Ничего не произошло. Синие с золотыми искрами
глаза невозмутимо смотрели поверх моего плеча. Кукла как кукла. Я осторожно
пригладила ее растрепавшиеся рыжие кудри и цокнула языком, отругав сама себя. Головка
ведь фарфоровая: запросто могла разбиться! И это стало последней моей здравой
мыслью, потому что в следующий миг Доротея скосила свои стеклянные глаза на мое
лицо. И тут же вернула их на место.
Самое забавное – я тогда даже не
шелохнулась. Тупо смотрела на фарфоровое личико и гадала, сделает ли она
глазами так еще раз? Сделала. А потом приоткрыла карминово-красные губки, будто
хотела что-то сказать. Только я не услышала.
Дико вскрикнув – так, что, наверное,
меня услышала мама в Магнитогорске, - я отбросила куклу в сторону. Опять, минуя
промежуточные стадии, оказалась с ногами на кровати. Как щитом отгородилась
своим пестрым одеялом и первым делом потянулась к мобильнику. Кого вызывать?
Полицию? Скорую? Или сразу психушку? Так и не решив, я попятилась. Хорошо
помнила, что входная дверь из съемной квартиры-студии за моей спиной – каких-то
десять шагов. Лишь бы дьявольское создание не бросилась на меня прежде.
А она могла… я собственными глазами
видела, как кукла перегнулась пополам своим тряпичным тельцем и села на
ворсистом ковре. Медленно, будто через силу, так, что в тишине я слышала хруст
фарфора, повернула голову. Снова разомкнула карминовые губки:
—
Маргарита… - позвала она тоненьким, обманчиво-детским голоском. – Ты
должна отнести меня к девочке, Маргарита. И не вздумай больше орать, как дура.
Маргарита!
