«Маленькое море» садовника Говарда.
В одном старом парке, среди рощи акации и зарослей малины, жила малышка капелька, по имени… Впрочем, имени у нее не было, так же как и у ее братьев и сестер, весело резвящихся день за днем в огромном «море», спрятанном в укромном уголке одной тихой аллеи, на каменной брусчатке вблизи высокого гранитного бордюра.
Каждое утро, напевая незатейливую мелодию, по брусчатке брел пружинящей походкой мистер Говард – добродушный садовник, проработавший в парке всю свою жизнь и от того знающий все тайны этого прекрасного, живописного места. Каждое дерево здесь было посажено его руками. Порой, он поднимал голову вверх, хитро прищуривая голубые, словно небо глаза, поглаживая густые, закрученные в смешную спиральку усы. Казалось, он пытался рассмотреть что-то очень важное среди густых ветвей средиземноморского клена.
Говард посадил его, когда был совсем ребенком. Отец привел мальчика в этот парк, посмотреть, как работают местные служащие, а быть может и помочь, ведь всегда хорошо, если кто-то помогает! Так дело будет спориться, да и трудиться вместе намного веселее!
Именно тогда Говард посадил свое первое дерево. Много лет прошло с той поры, и теперь эти деревья защищают садовника от знойного летнего солнца, пока он сажает фиалки в крошечных цветочных клумбах, поливает газон и пропалывает сорняки. Много дел у Говарда, но он не унывает, замечая каждое утро новый распустившийся цветок.
Сегодня раскрылось шестнадцать белых и двадцать три красных бутона чайных роз. Ландыши давно отцвели, но пробудились ярко желтые маки. Какое великолепие! Не скрывая удовольствия, Говард приглаживал свои белоснежные усы, попутно разматывая собранный в колесо поливочный шланг. Нет, здесь, конечно же, были оросительные системы, как на газонах многих городских жителей, но он не совсем им доверял, предпочитая по старинке побродить со шлангом среди растений, нуждающихся в особом поливе и заботе.
Так уж вышло, один из шлангов прохудился в нескольких местах, стекая задорным ручейком на край газона, откуда просачивался к самой кромке бордюра, переливаясь через него прямо на каменную брусчатку, образуя небольшое озерцо. Или точнее лужицу. Хотя капелька, живущая в этой никогда не пересыхающей лужице, могла бы смело вас поправить: «В море! И никак иначе! Ведь разве бывает море больше этого?»
Малышка капелька очень любила наблюдать за старым садовником, просыпаясь каждое утро с первыми лучами солнца, пока все ее братья и сестры еще спали. Она плыла вверх, стараясь никого не потревожить, почтительно извиняясь, если все же вдруг кого-то разбудила.
– Ах, это снова ты, – зевала сестричка капелька, – сколько тебе можно говорить – мы не предрассветные птицы, встречать солнце нам совсем не обязательно!
– Знаю, знаю, сестренка! Но мне некогда, давай поговорим об этом позже? – раздавалось уже где-то вдали, ведь малышка капелька не могла пропустить ни рассвет, ни приход Говарда на свое рабочее место. Она будет с любопытством наблюдать за его работой, неуверенно высовывая из воды голову, словно он может заметить ее.
– Неисправима! – восклицали братишки и сестренки, неодобрительно качая головой, но уже в следующий миг совершенно забывая, о чем говорили. На то она и вода – так много капелек, игр и затей, чтобы тратить время на бесполезное бурчание, вместо новых идей для шутливых водных розыгрышей.
Малышка капелька тоже любила поиграть, но ей слишком быстро все надоедало. Больше всего ей был интересен мир снаружи. Она практически ничего о нем не знала, руководствуясь лишь обрывками того, что рассказывают старейшины-капельки, усаживая всех по вечерам послушать интересные рассказы о прожитых воспоминаниях.
– Вода – древнейшее вещество на планете, она была здесь практически с момента ее зарождения, как только земля начала остывать, – начинали они свой рассказ, – вода удивительное вещество! Истоки зарождения, триумф расцвета и великолепие той природы, что вы видите сейчас. Каждая из нас возрастом в сотни миллионов лет и пройдут еще миллионы, пока мы не увидим, как изменяется окружающий мир. Это истинная ценность, вода помнит все!
– Ах, как скучно! – говорили раздосадованные капельки. – Жизненный цикл, миллионы лет… Бабушки, лучше расскажите нам сказки! – не унимались глупые капельки. – Так будет веселее!
«Ох, как же они невыносимы» – думала малышка капелька, уносясь к поверхности воды. Она слышала все эти сказки уже тысячи раз. Но ее братишки и сестренки, казалось, словно все забывали, дурачась так, как будто только вчера проявились на свет. – О каких миллионах лет можно говорить, ведь капельки совершенно ничего не помнили о природе прошлого, впрочем, как и не пытались узнать о ее разнообразии.
В отличие от других малышка капелька пыталась все узнать, понять, исследуя каждую частицу окружающего мира, до которой только могла прикоснуться. Но садовник Говард был очень педантичен, он всегда добросовестно прибирался в своем саду – ни одна травинка или листик не мог упасть в лужицу. В парке стояла идеальная чистота и порядок. Капельке это нравилось, но как же хотелось прикоснуться хотя бы к чему-то, что так завораживает ее в этом чудесном саду.
Она стремилась как можно больше узнать об этом мире, суетясь так, что по лужице шла рябь, словно дул штормовой ветер, хотя на улице было совсем тихо.
Казалось, старый садовник Говард все понимал, присаживаясь на бордюр возле лужицы, с хитринкой глядя на успокаивающуюся рябь в тот самый момент, как он начинал напевать незатейливую детскую песенку. Малышка капелька внимательно его слушала, разглядывая затейливые изгибы морщинок и легкую улыбку на лице добродушного великана, то и дело поглаживающего пышные белые усы.
Она уже выучила каждое слово, громко подпевая веселый, задорный мотив, но Говард ее не слышал… Капелька немного грустила, но вновь начинала радостно резвиться каждый раз, когда садовник наклонятся к лужице, поправляя седые волосы под небольшой клетчатой фуражкой.
Капелька махала рукам из всех сил:
– Я здесь! Добрый садовник Говард, это я! Это я!
Говард улыбался, испытывая прекрасное настроение от нового, прекрасного дня, отправляясь в дальнюю часть парка, не забывая полить все свои растения, успевшие соскучиться по нему за столь долгую летнюю ночь.
