1
‒ Христос воскресе из мертвых, ‒ донёсся бубнящий гул из кособокой церкви на окраине Москвы, ‒ смертию смерть поправ…
«И сущим во гробех живот даровав», ‒ мысленно допел я. Одиннадцать лет в церкви не был, а до сих пор подхватываю знакомые с детства слова пасхального тропаря.
К чёрту тропарь, к чёрту церковь. Как я молился тогда, чтобы бесплотная тварь, называемая богом, не забирала отца и мать! Рак ‒ у обоих. И умерли почти в один день. Почти как в сказке. Почти. Никто не спас. Почему бы всеблагому творцу не услышать мольбы девятнадцатилетнего призывника? Нет, Он слушать не захотел. Забрал обоих. И потом ещё измывался в военной части, избивал в закутке хозблока, поливал мочой, ломал о башку стулья… Не сам, конечно, но руками «сослуживцев». Тупых мудаков с прыщами, гниющими в сыром климате грёбаного Сахалина.
Ладно, что уж там… Сам не святой. У них там – Пасха, а у нас – спиритический сеанс.
Колокольный звон разгремелся, и я украдкой, точно почуяв чей-то взгляд, свернул в подворотню, взбежал на ступеньки облупленного крыльца. Квартира 67, домофон. Первый гудок не успел проныть, как дверь открыли. Ждут своих.
В прихожей сбрасываю мокрые ботинки, в сырых носках шлёпаю по стёртому линолеуму. Бабушка Елена, как всегда до противного приветливая, розовой ручкой толкает в плечо: я последний, все уже собрались. Ведь понимаю, что для неё это – бизнес, что её даже не Еленой зовут, а Светланой Ивановной. Елена – это в честь Блаватской или Рерих, уж не знаю… И всё равно мурашки по коже от этой её тёплой ладошки, от полупоклона седой головы, от слащавой улыбочки, раздвинутой двумя выпирающими, как у кролика, резцами. Как будто я на священнодействие пришёл, как будто – в первый раз.
В затемнённой комнате тихо и душно, точно вместо воздуха ‒ вата. Пахнет сандаловыми свечами, женским дезодорантом Драй и мокрыми ногами. Винтажная лампа даже не высвечивает узора на обоях и цвета плотных штор. Лица пяти человек за круглым столом озарены холодным светом, отчего кажутся синюшными. Князь Максим бормочет начинальную молитву, его острые усы подрагивают, будто в усмешке. Сухой голос летает по комнате, пылинками оседает в ушах. Поминаются воздушные духи, индийские цари и зачем-то Богородица. Князь Максим – медиум со стажем, ему семьдесят пять лет, на нём красное кимоно и колпак со звёздами. Бутафория, конечно… Но я знаю, что он не шарлатан.
Беззвучно киваю собравшимся, ловлю испуганные взгляды клиентов ‒ мужчины и женщины средних лет. Новички, сразу видно. Перед каждым стоит кружка с чаем и вазочка с шоколадным печеньем. Их должны были предупредить, что будет съёмка, так что я на них внимания не обращаю.
Ещё две женщины – бывалые. Натая и Алейя. И кто им эти имена подсказал? Зимуют в индийских Гималаях, летом ездят по русским монастырям. Странно, что их оттуда ещё пинками не гонят… На сеансе они для антуража, ничего стоящего сами не умеют.
Я надеваю на лоб гоупрошку, включаю запись, ставлю штатив с камерой так, чтобы все присутствующие попали в кадр. В полумраке качество будет не ахти, но зрителям на ютубе лучше и не надо. Повышает достоверность, так сказать… Проверяю микрофон, настройка на объёмный звук. Шумы в Саундфордже подчищу. И не все шумы удалять надо.
Мой стул – рядом с Князем. Я сажусь и беру его за руку, другой рукой подхватываю ледяную, потную ладонь клиентки. Волнуется, верит…
Князь Максим говорит:
‒ Властью воздушных магистров призываем душу усопшей рабы Божьей…
‒ Ларисы, ‒ сипло, после мгновенного замешательства, говорят клиенты.
‒ Отроковица прожила…
‒ Пять лет.
‒ И в муках скончалась от…
‒ Пневмонии. Очаговой, двусторонней.
‒ Мы хотим спросить отроковицу…
Клиенты переглядываются.
Мои глаза привыкли к полутьме, я вижу: на женщине чёрный пиджачок поверх клетчатого строгого платья, будто она шахматную доску вокруг себя обернула. Бухгалтер, наверное. Мужчина в джинсах и поношенном свитере с оленями, рыжая бородёнка топорщится из-под ворота, усы растут прямо из ноздрей. Похож на лауреата Грушинского фестиваля. Сторож или алкаш. Нет, у алкаша на спиритический сеанс денег не хватит. Может, препод из третьесортного вуза.
‒ Ну… ‒ сипло тянет бухгалтерша. ‒ Как ей там живётся… Всё ли у неё хорошо…
‒ Что она видит там, ‒ прокуренным голоском добавляет препод. ‒ Есть ли этот… ну… тот свет…
Князь Максим качает головой, не любит он таких вопросов. Все какую-нибудь чушь спрашивают, и обязательно про «тот свет». Князь давно знает, что никакой там не свет…
‒ Начнём, ‒ сказал он важным, кряхтящим басом, и потная ручка бухгалтерши стиснула мои пальцы. Ох уж эти потные ручки… Дилетанты, одно слово.
Князь Максим начал медленно вращать головой, поскрипывая позвонками, и вдруг уронил затылок на спинку бархатного кресла. Блеснули кроличьи резцы бабушки Елены.
Тишина. Только за окном чавкали по лужам чьи-то сапоги. Помигивали сандаловые свечки. Подчинившись общему напряжению, я невольно затаил дыхание и чуял только запах мокрых ног, осевший в носоглотке. Неплохо, оказывается, сочетаются благовония с потными носками…
‒ Богородице Дево, радуйся, ‒ заверещал Князь Максим, и холодок пробежал у меня по спине. В транс старец впадал всегда с молитвой.
Потная рука бухгалтерши, будто кошачья лапа, выпустила ногти, и они впились мне в ладонь. Я стерпел. Когда Князь в трансе, лучше не дёргаться…
‒ Мама… ‒ пропищал медиум не своим голоском. ‒ Тут прохладненько…
‒ Ларисонька, ‒ по слогам протянула бухгалтерша. В её голосе звенела такая ледяная жуть, что я почувствовал, как расслабляются мышцы у меня между ног. ‒ Девочка моя… Это ты?
‒ Я, мамочка, ‒ фальцетиком ответил Князь, и я на всякий случай напряг промежность. Надо было заглянуть для профилактики в туалет…
‒ Как ты… там, доченька?
‒ Хорошо, мамочка. Мы живём на облаке, у нас белые личики и синие пальчики. Тут свежоо… Как когда папочка на балконе курил и дверку не закрывал…
‒ Я говорила, ты её до пневмонии довёл, ‒ рявкнула бухгалтерша на мужа. У того брови выгнулись дугой и коснулись вихрастой чёлки.
‒ Нет, не папочка. Это меня чёртики к себе позвали.
Я не в первый раз был на сеансе, но тут и сам дал слабину: едва не выпустил скользкую руку бухгалтерши, когда она вся задрожала на своём стуле. Князь Максим тоже задрожал, и я понял: сеанс будет удачным. Может, насобираю тысяч пять просмотров на ютубе.
‒ Ааа… гхэ! ‒ встрепенулся Князь. Из ноздри его протянулась длинная белая сопля.
‒ Гхэ! ‒ кашлянул он снова, и сопля отвисла до груди, потом изогнулась буквой С. Вторая сопля вылезла из другой ноздри, обе они слабо светились.
‒ Ёптваю… ‒ выдохнул препод и разжал пальцы.
‒ Держи руку-то, иначе всё пропадёт, ‒ тихо проревела бабушка Елена. ‒ Прервёте сеанс – деньги не возвернём…
