Я родилась после второй Катастрофы.
Рассказывают, что когда-то люди жили дольше. Но я всегда думала, что это так, выдумки. Легенды и все такое. Среди тех, кого я знала, даже до сорока никто не доживал. А сегодня у меня день рождения. Каждый год в этот день меня накрывало страхом, страх держался и не уходил. А в этот раз стало совсем худо. В нашем анклаве старейшина дотянул до двадцати пяти. На него было страшно смотреть: весь морщинистый, пальцы дрожат, из рук все валится. Люди шептались, мол, надо бы беднягу убить и тем избавить от мучений, но на самом-то деле им просто было невмоготу глядеть и понимать, что они скоро усохнут и точно так же ослабеют.
– Ну что? Готова?
Шнурок стоял в темноте и терпеливо ждал.
У него уже были шрамы на руках – ведь Шнурок на два года старше меня. Раз он прошел через ритуал и выжил, я тем более смогу. Он же дохляк, как ни погляди, еще и мелкорослый. От голода и лишений щеки Шнурка ввалились, и выглядел он старше своих лет. Я кивнула. Пришло время становиться женщиной.
В туннелях просторно, по полу тянутся длинные металлические полосы. Мы в свое время обнаружили и всякие штуки, в которых, наверное, раньше ездили. Но они валялись, опрокинутые на бок, как огромные мертвые звери. Мы в них прятались, если что-то нехорошее случалось. К примеру, охотники до анклава еще не дошли, а на них напали. Толстая металлическая стена между тобой и голодным врагом – это хорошо. Потому что тогда ты выживешь. А если спрятаться не успел – умрешь. Вот такие дела.
Я-то, конечно, из анклава никуда не выходила. Здесь мы жили, в тесном мирке, в темноте, среди вьющихся струек дыма. Кругом – старые, старые стены из больших четырехугольных камней. Когда-то они были цветными, но с годами краска стерлась, стены поблекли и стали грязно-серыми. Хотя кое-где встречались и пятна цвета – мы кучу разной всячины притаскивали из охотничьих вылазок.
Я шла за Шнурком через привычный лабиринт коридоров, и взгляд мой перебегал от одной знакомой вещи к другой. А вот и моя любимая – девочка на белом облаке. Что-то она держала в руке, теперь и не поймешь что – картинка стерлась в этом месте. А вот надпись – яркая такая, большими красными буквами – сохранилась: «РАЙСКАЯ ВЕТЧИНА». Красотища! Не знаю, что это такое было, но, судя по выражению лица девочки, что-то очень приятное…
Сегодня – День наречения имени, поэтому все в сборе. В том числе и те, кому предстоит получить имя. Все, кто сумел дожить до этого события. Мелкие помирали в таких количествах, что никто не морочился с именами: пащенков просто называли Мальчик или Девочка, ну и прибавляли порядковый номер. Анклав у нас маленький – и, по правде говоря, становится все меньше и меньше, – так что я, вглядываясь в скрытые полутьмой лица, узнала всех до единого. Живот скрутило от страха – перед неминуемой болью. И перед неизвестностью – каким-то имечком меня припечатает… Назовут какой-нибудь дрянью – так до самой смерти и проходишь…
«Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет что-то хорошее…»
Старейшина – у него, бедняги, не самое замечательное имя, Белая Стена, – вышел в центр круга. Встал у костра, и лижущее угли пламя расцветило его лицо жутковатыми оттенками. Старейшина протянул руку и поманил меня.
А когда я подошла, громко сказал:
– Охотники! Несите свои дары!
И все выходили и складывали приношения у моих ног. Куча любопытных штук все росла – кстати, назначение некоторых я себе плохо представляла. Может, для красоты? На стенку повесить и все такое? А, между прочим, людям из прежнего мира нравились всякие симпатичные штуки – прямо жить они без них не могли. Ну, я-то могла. Потому что жизнь совсем другая.
А когда все сделали то, что должно, Белая Стена повернулся ко мне:
– Пора.
Вокруг воцарилось молчание. Где-то в глубине туннелей эхом отдавались крики. Совсем рядом с нами кто-то мучился и страдал. Но он не вышел возрастом, и присутствовать на церемонии имянаречения ему не полагалось. Возможно, к окончанию ритуала мы кого-нибудь недосчитаемся. Наши ряды косили болезни, а от лекаря больше вреда, чем пользы. Ну, по крайней мере, так я сама думала. Но мне хватало ума не лезть с возражениями – назначил он какой-то медикамент, ну и пусть. В анклаве слишком умных недолюбливали.
«Правила! – сказал бы в таком случае Белая Стена. – Правила и только правила позволяют нам выжить! А если кому-то что-то не по нраву – пожалуйста, путь на Поверхность всегда открыт». Н-да, старейшина наш был человеком вредным, чтобы не сказать злобным. Уж не знаю, возраст тому причиной или он сразу таким уродился. И вот теперь он стоял и ждал. Ждал, когда можно будет пустить мне кровь.
Конечно, раньше мне не приходилось видеть, как оно все идет во время ритуала. Но я знала, что должно произойти. И протянула обе руки. В свете костра вспыхнуло лезвие бритвы. Бритва – наше сокровище. Старейшина лично ухаживал за ней, чистил и натачивал. Лезвие трижды пропороло кожу на левой руке. Я держалась изо всех сил, и боль не вырвалась криком. Она свернулась внутри – молча. Я не опозорю анклав. Я не буду плакать, как маленькая. Старейшина полоснул меня по правой руке – держись, держись, не распускай нюни. Я стиснула зубы. По рукам стекала кровь. Не очень много – Белая Стена резал неглубоко. Так, чтобы память осталась.
– Закрой глаза, – скомандовал он.
Я повиновалась. Он наклонился и разложил передо мной подарки. А потом вцепился в руку тонкими холодными пальцами. На что моя кровь попадет, тем меня и назовут. Я стояла с закрытыми глазами, все замерли в благоговейной тишине – только дыхание и слышалось. И тут рядом со мной кто-то пошевелился.
– Открой глаза и скажи слово приветствия миру, Охотница. Отныне имя тебе – Двойка.
Старейшина держал карту. Рваную, заляпанную, пожелтевшую от времени. С одной стороны – красивый красный рисунок, а с другой на меня смотрело что-то вроде черной лопаты. Ну и цифра «два». На карте остались капли моей крови – теперь я должна носить ее при себе и никогда с ней не расставаться. Двойка перекочевала в мои ладони, и я произнесла положенные слова благодарности.
«Как странно-то…»
Ну да, теперь я уже не Девочка 15. Но ничего, надо привыкать к новому имени.
Люди тем временем расходились. Мне уважительно кивали, разворачивались и шли заниматься своими делами. Церемония имянаречения завершилась, пора работать – добывать еду или всякие полезные вещи. Жизнь – она ведь не останавливается.
