Что такое наши воспоминания? Ответ, который напрашивается сам собой: извлечение из архива памяти и воспроизведение записи событий прошлого, ─ плоский, затертый, стереотипный… Он не отображает всей объемности и неоднозначности такого явления, как наши реминисценции. Часто мы припоминаем намеренно, случается, наши воспоминания возникают неожиданно, без спроса, из «затакта»>1, если подпитываются нужным эмоциональным состоянием в настоящем. И порой не только состоянием… Принято считать, что запахи в наших воспоминаниях долго не живут. Во всяком случае, ароматы умирают много быстрее, чем картинки, звуки, ощущения. Но так ли это? Иногда мы проносим воспоминания о запахе через всю свою жизнь, бывает, обретаем дорогие сердцу памятования через случайную встречу с ним. И вот уже благоухание домашних ватрушек с корицей пахнет мамой и безмятежным счастьем, а смрад бензина и выхлопных газов ─ первой влюбленностью с его мопедом, лихой крутостью и ветром свободы в ушах. И кто же разберет, что в этом первично?.. Но все наши воспоминания ─ случайные и не очень ─ имеют аромат эпохи: сложное, полифоничное звучание запахов, звуков, веяний моды, выраженных в архитектуре, одежде, лицах случайных прохожих, музыке, льющейся из окон… И вот этот аромат всегда ностальгический. Может, потому что он о том времени, когда мы были молоды, самонадеянны, полны сил, страстно любили и многое творили с разудалой лихостью не благодаря, а вопреки.
Можем ли мы восстанавливать прожитый опыт буквально и всякий раз одинаково? Однозначно нет… От чего тогда зависит степень творческого подхода к реконструкции того или иного события? От многих сущностей ─ наших установок, убеждений, ценностей, осознанности, динамики развития, мотивов, целей, давности припоминаемого события и, вероятно, еще чего-нибудь…
Иногда мы намеренно приукрашаем наши воспоминания. Нет, не лжем сами себе! Ни в коем случае… Фантазируем, дополняем, расцвечиваем, заполняем пробелы, преувеличиваем, уходим от прямого ответа, виляем, облагораживаем, лукавим, мудрим, искажаем, меняем фокус… Именно поэтому ситуация с достоверностью и заблуждениями в наших воспоминаниях в конечном счете открыта, опрокинута в бесконечность.
Из этого следует, что наши воспоминания ─ много разных граней одного целого: перезапись, фантазия, реальный оттиск событий, собственное принятие важных вех собственной же судьбы… Они очаровывают нашу память, кружат ее в бесконечном вальсе, околдовывают нас поэзией и прекраснодушной правдой о нас. Они не тлен, не засохшие цветы, не пожелтевшие письма ─ но зеркало, поставленное с точным расчетом, возвращающее каждого к себе… Мы можем мерить события нашего прошлого разной мерой ─ иногда более крупной и ответственной, чем настоящее. А подчас, пытаясь забыть что-то не очень хорошее, постыдное, тайное, засахариваем эти места своей памяти, заставляя сам воздух вокруг помнить только счастливое наше дыхание.
Так что, память наша ─ явленность многозначная, по сути, зеркальная, провоцирующая на бесчисленные прочтения, подстановки из нашего духовного багажа. Важно, как мы ставим зеркало памяти… Если удалось поймать угол зрения, она исполняет арабеску парадоксального характера с кружевным мелодическим рисунком ─ прихотливо орнаментированную, витиевато фактурную, мозаично контрастную… Арабеску зеркал…
Из зеркала на нее смотрела хорошо пожившая, немощная, старая, несмотря на все ухищрения пластической медицины, женщина. Она неоднократно прибегала к пластике и не скрывала этого. Да, в жизни иногда случается такая неприятность, как старость! Так зачем же угнетать себя этим, если современная эстетическая медицина предлагает радикальные методы борьбы с ней? После инсульта и долгой реабилитации она передвигалась в коляске, хотя частично двигательная активность была восстановлена. Как только она заболела, сын сразу же купил ей совершенное, технологичное, высокоадаптивное чудо от инженеров немецкого концерна Meyra, которое стоило каких-то баснословных денег. Сначала она побаивалась это медицинское приспособление (словосочетание «инвалидная коляска» невыносимо было даже произнести), которое казалось ей уродливым, потому что символизировало нездоровье. Потом пообвыклась, научилась довольно ловко управлять коляской и в полной мере оценила ее конструкторскую изюминку: она была оснащена электрическим подъемником сиденья, имела опции регулировки его ширины и глубины, угла наклона спинки, высоты подлокотников, длины подножки. Это кресло позволило ей быть максимально активной и самостоятельной. Значение персональной независимости от других в ее системе координат невозможно было переоценить. Бессилие угнетало, подрывало желание жить и бороться с болезнью. Так что подарок сына был своевременным и решал множество не только бытовых, но и эмоциональных проблем. Но мысль о сыне как всегда болью отозвалась в сердце… И чтобы вытравить, изжить из себя неизбывное чувство вины, она спрятала его за привычным презрительным раздражением: «Откупился…»
Она по-прежнему сохраняла величавость и царственную осанку. Да, эта женщина знавала великие дни… Она внимательно всмотрелась в свое лицо: когда-то яркие зеленые глаза поблекли, утратили живость и сиянье, ее мраморная кожа как будто истончилась, приобретя черты восковой бледности, вокруг глаз появилась сетка морщин, которые лучиками разбегались к вискам, углы рта были скорбно опущены. Несмотря на то, что она в течение многих десятилетий отчаянно боролась со своим возрастом, уродливая пигментация на лице и руках просто вопила о нем. Как же она ненавидела свою немощность! Как же тосковала по увядшей красоте! Каждый день для нее отныне начинался с визита стилиста. Благо, Беллочка жила в том же доме. Аркадия Павловна Фротте была влюблена в ее руки. После приятных преображающих процедур ─ маски, весьма искусного мейкапа, изысканной в своей простоте укладки ─ она вновь могла без содрогания созерцать себя в зеркале. Сейчас она ждала Беллочку с особым нетерпением. Завтра юбилей, и сегодня предстоит неофициальный прием гостей… Она даже думать не хотела о том, сколько лет ей исполнится! Восемьдесят… Это какая-то страшная, запредельная цифра, которая к ней не имеет никакого отношения! Просто не может иметь… С каждым годом она все больше не любила свой день рождения. Она воспринимала очередную годовщину как безумный фарс. Как будто все, в том числе она ─ известная актриса Московского театра оперетты Аркадия Павловна Фротте, ─ отбывали повинность. Родственники, знакомые и коллеги по цеху, напрягаясь, чтобы их не заподозрили в неискренности, только и делали вид, что восхищены тем, как она выглядит, осыпая виновницу торжества комплиментами. Она, ни грамма в эту искренность не веря, играла, что рада им и по-прежнему пленяется их велеречием. За ним ей виделись равнодушие, злорадство, раздражение и недоумение: как, еще одна пластическая операция? Комплименты уже не тешили самолюбие, но подпитывали тщеславие. И каждый рассыпался в ней тысячей мелких частиц, настолько мелких, что они напоминали пыль, тлен. А за этими смыслами для нее вероломно таилась смерть.