Как планету назовем?
Подражание античному
– Словно смерть, неотвратима, – зрите! – близится она, с вечной сорвана орбиты, титаническая твердь. В небесах горит зловеще фиолетовый огонь – беззаконная планета мчит Земле наперерез.
– Хороша страшилка выйдет, разойдется на ура. Как же станем мы Погибель Фиолетовую звать?
– Пусть Погибелью и будет, для обложки в самый раз.
– Нет, не так, иначе надо. В маске Смерть явилась к ним, незаметно подобралась в сонме пыли и комет. Значит, имя – по контрасту, без намеков и угроз. Пусть Улыбкою зовется, это ль не судьбы оскал? Человечеству Улыбка гибель верную несет!
– Мысль удачна, имя сыщем. Но с обложкой как нам быть? Станем формулы, как прежде, средь рисунков размещать?
– И не только, схемы тоже. Труд, признаюсь, не простой. Наш художник стал вопросы не по чину задавать, позабыл, что дал подписку, слишком нагл и слишком смел. Им займусь, а вы – творите, вас учить – напрасный труд. Звездолеты, горы трупов, чернота фотонных дюз, девы в розовых скафандрах, роковая космо-вамп. И злодей – конечно, в маске. Из титана, например.
– И отважный супер-мачо с верным бластором в руке.
– Бластор? Это имя дико.
– Никцин Дьялис[1] – спрос с него. Вместо пуль – энергий сгустки, острый луч пронзает плоть.
– Помню, помню его повесть про Зеленую звезду. Пусть же «бластор» смертоносный станет «бластером» у нас. Бластер – сколь звучит приятно, так и хочется воспеть. Будет в следующей книге явлен миру Смерти Луч!.. И, конечно, не забудьте горе-сыщика призвать. Без него излишне пресно.
– Да, комический герой. Он из Теннесси приедет, из медвежьего угла. В нашем цирке – шут коверный, для пощечин манекен. Я б назвал беднягу Клэмзи[2], это имя в самый раз.
– Клэмзи – плохо, Клэмзи – грубо. Наш простак – простак и есть, деревенщина в квадрате, деревянная башка. От фамилии болвана пусть провинцией несет. Пиво в бочке, сидр в стакане, там и следует искать.
– Бедный сыщик! Право слово, будет жалко убивать.
– В том согласье наше вижу. Убивать героев – грех. Над могилою Портоса разрыдался пэр Дюма. Тем и нынешние плохи, только рацио, нет чувств. Поглядите на фантастов – в душах чистый интеграл, не словесность, а учебник, скучно лист перевернуть. Муж ученый про ученых для ученых речь ведет.
– В нашем случае, скорее, про шпионов – и для них.
– Браво! Слоган на обложку. Для шпионов наш роман! Но шпионы тоже люди, гуще крови, больше чувств. Словно танго, книга наша, страстный танец под луной.
– Танго? Вот как? Погодите! Утром радио включил, музыкальные новинки, румба, танго и фокстрот… Танго! Есть! Нашел я имя!
– Как планету назовем?
– Аргентина!
Данс-макабр. – Я все равно буду волноваться, сэр! – Настольный теннис. – Правила игры в эльферн. – Книжка с картинками. – О Аргентина, красное вино!
1
Зачинайся, данс-макабр!
Пляшем!
Смерть появилась в комнате с первой пулей. Успела – Смерть никогда не опаздывает. Подхватила падающего – крепкого сорокалетнего мужчину в белой рубашке, закружила, повела в танце.
В эту ночь – танго!
Шаг, еще один шаг, резкий поворот. Улыбка, поцелуй. Я – твоя, а ты – мой. Навеки!..
Снова пули – вторая, третья, четвертая!
Смерть успела и на этот раз. Костлявые руки обняли красивого двадцатилетнего парня, заботливо поддержали, помогая пройти первую, самую трудную, фигуру. Calecita-карусель, партнер по кругу, дама в центре.
Рада тебе, сладкий!
Поцелуй!
Третий, самый старший, не был готов к пляске, трусил, пытался убежать. Смерть ощерила клыки – поздно, толстун, ты уже мой!
Пуля, пуля, еще пуля!..
Boleo – мах назад ногой от колена, фигура сложная, не по годам, но очередная пуля помогла. Смерть, поблагодарив кивком, обхватила партнера, повела. Основной шаг, корте назад, ровный темп, 33 такта в минуту… Глаза все еще видели, не хотели закрываться, и Смерть поцеловала последнего в левый зрачок – за долю секунды до того, как туда попала еще одна пуля, тоже последняя.
Спасибо за танец, толстун!
Все кончилось слишком быстро, и Смерть, теша любопытство, решила обождать. В комнате суетились живые, кричали, поминали Ее имя. Смерть не отзывалась, стояла в сторонке. Хлопали двери, надрывно звонил телефон, живые никак не могли успокоиться, но вот, наконец, стало тише, а там и свет погас.
Танцевавшая танго прислушалась. Шаги! Не зря ждала.
Дождалась!
Улыбка – желтый оскал.
Смерть открыла дверь, впуская Свою сестру.
* * *
Мухоловка шагнула через порог, из света во тьму. Ничего не увидела, но торопиться не стала. Сперва расстегнула верхнюю пуговицу легкого весеннего пальто и поправила шляпу-слауч, слегка сдвинув на левое ухо. Осталась довольна – Грета Гарбо, спутать можно. Не это, впрочем, главное – ночью, когда различим лишь силуэт, в головном уборе кажешься выше. И еще очки, тяжелые, неудобные, с простыми стеклами – на случай, если кто-то заглянет в лицо.
Наконец, тьма отступила, превратившись в серый сумрак. Девушка взглянула под ноги, оценила. Кровь! Целая лужа, прямо возле левой туфли. Посмотрела вперед, скользнула взглядом по комнате.
Три трупа, один живой. Все ясно.
– Здравствуй, Шарль!
Живой – кожаный плащ, шляпа, очки – шагнул ближе, стараясь не вступить в темную жижу. Протянул руку:
– Здравствуй! Знаешь, я очень злой.
Мухоловка поморщилась.
– Меня тоже с постели сдернули… Говори!
Молодой человек по имени Шарль резко выдохнул.
– Говорю.
…Профессор Арнольд Пахта, пятьдесят один год, социалист, участник восстания 1927 года, вышел из тюрьмы шесть месяцев назад. По агентурным данным, тесно связан с подпольем.
Мухоловка загнула палец.
…Густав Пахта, двадцать лет, актер, племянник Арнольда Пахты. Активист молодежного крыла соцпартии, два ареста.
Второй палец!
…Карл Вигорорс, сорок два года, гражданин Швеции, социал-демократ, член центрального правления партии.
Третий палец так и остался не согнут.
– Fick dich![3]
– Именно, – согласился Шарль. – Узнают в посольстве – конец. Международный скандал с Армагеддоном в финале. Распнут! Сначала Эрца, потом нас с тобой, а после – идиотов, которые принялись стрелять, не разобравшись. Кому-то почудился пистолет.
Мухоловка кивнула в сторону подоконника.
– Туда. Крови меньше.
Добралась, стараясь не испачкать светлые летние туфли, повернулась спиной к темному окну.
– Думаем!
2
– У джентльмена трость забрали, – острый палец с надкусанным ногтем ткнул куда-то влево. – Из-за стального наконечника. У леди, которая в синей шляпе, чемодан раскурочили, содрали уголки. Прямо с мясом вырвали. Железо, говорят. Это, Уолти, не дирижабль, а нарушение всех поправок к Конституции. Тоже мне, цеппелин – чудо техники!
Владелец надкусанного ногтя, белобрысый и лопоухий, презрительно фыркнул и вновь уткнулся носом в книгу – пухлый покетбук в яркой обложке.
