Журналист криминальной колонки еженедельной газеты «Современный подход» Герман Щукин неспроста выбрал именно это кафе. Причин было две. Первая – это еда.
Современный житель мегаполиса был избалован и желал донаты и капкейки. Но в меню не было этих новомодных изысков. Владелец решил не придерживаться устоявшихся тенденций, поэтому кухня могла предложить пончики, блины и всё то, к чему так привык любой, кто родился до развала Советского Союза. Кофе здесь варили в турке на плите или в гейзерной кофеварке, в зависимости от желания клиента. И это был единственный кофе, который усваивал желудок журналиста.
Причина номер два – двойная жизнь кафе, за что Герман так его и любил. Белые воротнички и мамаши, спешащие на аэробику, дабы избавиться от стяжек после родов, прекращали сюда заходить после заката. И как только небесное светило прекращало освещать город, кафе превращалось в место для встреч неверных жен, барыг и прочих «странных личностей», которые могли бы дать себе волю вести себя, как в самом настоящем притоне. За столом, где ещё днём розовощёкий малыш со своей мамой уплетал блинчики с вареньем, теперь могло твориться всё что угодно: начиная от употребления незаконных веществ и заканчивая дикой оргией. Однако предел дозволенного всё-таки существовал. И эти рамки редко кому из местных аборигенов удавалось пересекать, ведь контроль над ситуацией в это время суток переходил к официанту вечерней и ночной смены Петру Модину. Для друзей он был просто Мод.
Мода можно было бы назвать причиной номер три. Ведь он был не из болтливых. Вечерний контингент уже давно перестал удивлять Мода, и их желания, за которыми они сюда приходили, могли лишь вызвать отвращение у неподготовленного. Похотливые извращенцы, наркоманы, подчинённые, желающие смерти своих начальников, все они приходили сюда, чтобы получить желаемое. И за причитающиеся дивиденды они это всё получали. Некоторых из них, как и клиентов, так и продавцов Мод знал лично. Некоторых видел впервые. Но он никогда не вникал в суть дела. Мод умел молчать. Не отвечать на вопросы – было его визитной карточкой. Поэтому, если бы сюда нагрянула целая армия во главе с генералом, Мод не выдал бы им ничего. А ещё Мод замечательно готовил кофе. Но единственным почитателем его таланта из всего сброда был Герман.
Журналист посмотрел на стойку бара, и добродушный толстяк, поймав взгляд Германа, поднял вверх кофейник. «Четвёртая кружка кофе – перебор!» – пронеслось в голове у Германа, и, покачав головой, наградил в ответ толстяка улыбкой, а затем посмотрел на часы – подарок от жены на их годовщину. Водонепроницаемые «Ориент» с возможностью погружения на сто метров – единственное напоминание о годе, как она потом называла, убивающего их брака. Развод был самым правильным в той ситуации. Как для него, так и для неё. Особенно для неё. Работа занимала первое место в жизни Щукина. Его постоянные встречи с информаторами, постоянные задержки, в конечном итоге, привели к ежедневным ссорам и быстрому, почти моментальному, разводу без раздела имущества. Теперь она жила в пригороде Праги и была, как полагал Герман по её фотографиям в социальных сетях, счастлива уже в новом браке. Писала она ему теперь два раза в год: в день его рождения и на Новый год.
Будущая собеседница Щукина явно была не из пунктуальных, но опытный журналист не в первый раз уже сталкивался с подобным. Хотя в этот раз нетерпение взяло над ним верх, и он уже собирался уходить.
– Герман Антонович? – послышалось за спиной.
Повернувшись, журналист увидел стоящую перед ним даму лет семидесяти, строго одетую, в белых перчатках и серой шляпке с искусственными цветами. Герман не успел ответить, как дама продолжила.
– Это я вас просила о встрече! Позволите присесть?
– Ну, что вы! Разумеется! – Герман резко вскочил и, отодвинув стул, помог даме присесть.
– Благодарю! – дама положила на стол сумочку. – Я прошу прощения. Мне пришлось задержаться.
– Понимаю!
– Генриетта Павловна! – учтиво представилась дама.
– Очень приятно! Что будете пить?
– Здесь подают чай?
– Да! – Герман поднял вверх руку, и добродушный толстяк уже через несколько секунд стоял возле его стола.
– Чем мо-огу помо-очь? – протянул он.
Любой, незнающий Мода, принял бы его за умственно отсталого. Но с мозгами у официанта вечерней и ночной смены был полный порядок. А его медлительность и протянутая речь была лишь следствием травмы головы, полученной в детстве, – очередное доказательство того, что первое впечатление обманчиво.
– Мод! Нам бы чайку! Какой вы будете? – Герман перевёл взгляд на старушку.
– Зелёный, ромашка с мятой! У вас есть такой?
– Ко-онечно! На… двоих?
– Я не привыкла пить в одиночестве, что бы это ни было. Будьте так добры!
Мод кивнул головой и удалился. Старушка достала из сумочки портсигар и маленькую пепельницу с зажигалкой.
– Я буду курить, если вы не против.
– Пожалуйста, – Герман пожал плечами.
Она достала одну сигарету и стала держать её в руке, пока Герман взял со стола зажигалку и помог ей подкуриться.
– У вас хорошие манеры!
– У меня были хорошие учителя! – улыбнулся Герман.
– Впечатляет! Вы слышали про правило «Трех М», молодой человек? Место, Манеры, Момент. Вот оно место! Вот они манеры! И вот он момент!
– Тогда, чтобы момент не был упущен, может, начнём? – он достал телефон из кармана. – Я включу диктофон.
– Как скажете!
– Итак! По телефону вы сказали, что у вас есть для меня интересная информация…
– Я долго думала, с чего начать разговор. И знаете, то, что я вам сейчас расскажу, может не укладываться в рамки того, с чем вы обычно сталкиваетесь. Вам, наверное, интересно знать, кто я? Моя фамилия Шерман.
– Шерман? – Герман вгляделся в лицо старушки. – Вы хотите сказать, что вы мать Антона Шермана?
– Да! Это я!
– Боже! – Герман откинулся на спинку стула. – Теперь я вас припоминаю. Я с вами беседовал тогда на похоронах вашего сына тринадцать лет назад. Чёрт возьми, что с вами произошло? Вы так… так сильно похудели.
Старушка улыбнулась и сделала глубокую затяжку.
– Время не щадит никого. Но давайте не будем обо мне. Мой сын…
Её прервал подошедший Мод с подносом, на котором стоял чайник и две чашки.
– Про-ошу вас! – улыбнулся толстяк.
Быстро расставив на стол приборы, он спешно удалился.
– Мой сын, – продолжила Генриетта, – не был подарком. Он приносил несчастья не только мне. Хотя, вам ли это не знать.
Герман взял чайник и разлил содержимое в чашки.
– Но он всё равно мой сын. Был и останется им. И поскольку его убийца, – она кашлянула, – его убийца не был найден, я не успокоюсь, пока его не покарают.
