В аудитории тихо. Организатор включает диктор. Лекция идет на китайском языке. На экране текут слова на двух языках. В этой школе всего два языка. По залу прошелся тихий рокот щелканья ручек и открытия тетрадей. Дверь глухо захлопывается и в мгновение по тетрадям запрыгали строчки, нечитаемые закорючки, невнятные предложения, и совершенно бессмысленные мысли. У меня все растворилось, уже когда я услышала тему. Я написала лишь заглавие на русском и демонстративно положила рядом с собой ручку, закидывая лодыжку на колено. На часах было без двадцати десять. Рань такая. Все писали усердно, уткнувшись носами в тетради и сложившись вдвое, что-то почти истерично вырисовывая в тетрадях, чуть ли не процарапывая бумагу. За решётчатым окном плясали капли по стеклу. Меня всегда мучал вопрос: они ставят решетки, чтобы мы не сбежали и не умерли на первом километре от школы или чтобы на нас не напали? Наш директор – личность неоднозначная, поэтому с каждым днем вопрос мучал меня все больше.
По звонку все сложили тетради по естествознанию на стол в неаккуратную, звездообразную стопку, вот-вот намеривающую упасть и рассыпаться.
Школа была каменной, но точно не средневековой, хотя кто знает этих китайцев, и деревянные обрамления с красивым орнаментом редких цветов и китайского дракона с набором неизвестных символов мало чем скрашивал унылое настроение здания.
Туманные размышления. Здесь нет правил и законов – мир стал жертвой людских глупостей и жажды крови, именно поэтому сейчас мы учимся бить и убивать с одного удара, ища успокоение и новую надежду в альтернативных вселенных, будь они прокляты, и весь этот век технологий, который и привел нас к постапокалипсису. Хотя кто-то будет возражать, что к этому привело использованное в ходе войны химическое оружие… но не оно ли это было? Люди слишком глупы, чтобы понимать обычных истин. Все, как и завещал Брэдбери: нас убьет не метеорит, не динозавры (хотя до сих пор не исключаю этого факта), а ошибки людей и их тщеславие. Можно с победительским лицом в костюме заключенного хлопнуть в ладоши и развести руками.
Я родилась в 2048 году. Тогда уже мы не знали, что такое гаджеты. Только некоторое время спустя мы узнали, что такое запретный плод. Людей в качестве учителей не использовали почти совсем, везде были роботы и четкая правильная программа, за отклонение от нормы могли выгнать на улицу, а это верная смерть. С тех пор, как по улицам гуляют полусгнившие, нафаршированные химическими веществами, формулы которых в строжайшем секрете, существа, когда-то бывшие людьми, а удары о железные прутья и штыки мягкой плотью и дикие вопли слышны по ночам… короче, крепость мы не покидаем. Никогда. Желания особо нет. Что делает школа? Обеспечивает защиту; готовит к жизни, а это либо путь истребителя, либо программист, который будет настраивать, и открывать окна с вселенными для таких же детей, которые через несколько лет будут заниматься тем же; выращивает детей такими, какими они выживут – все строго по правилам, не нравится – иди, гуляй, все знают свое дело и то, что будет за невыполнение, а это самое страшное. Ослушаться старшего – страшенный грех, этому нас учат с рождения, но, честно говоря, когда дети подрастают, им надоедает жить по указаниям взрослых. Все равно они редко им перечат.
Ученики разделились на небольшие группировки, у некоторых были товарищи, иногда друзья, кстати, от страсти общения тут тоже всех отучали, потому что когда надо будет убить кого-то быстро, времени на жалость не будет, эти твари научились действовать быстро, молниеносно, и истребитель должен быть всегда быстрее. То, как жили дети, особо никого не интересовало, нас обеспечивали всем, что было нужно, но по головке не гладили. Жаловаться на что-то было глупо, и даже нагло. В мире нет людей, а мы просто отсиживаемся в крепости, чтобы потом убить их всех.
– Я слышал, что парламент собрал лучшие гены отличившихся учеников и начал выращивание плодов искусственно, – сказал однажды Влад.
– А я слышала, что зомби научились откладывать яйца и теперь плодятся как жуки, – на полном серьезе ответила с расстройством в голосе Лера.
Больше никто не заговаривал еще долго. Мы все собирались в мир в качестве истребителя, и уже перешли на курс.
– Эти книжки слишком странные, – выхватывая чтиво в яркой обложке из рук Леры, ядовито проговорил Илья, раскрывая книгу шире.
– Не тебе решать, что мне читать, – с диковатым акцентом буркнула она.
Он прочитал несколько страниц и отдал ей. Повернулся к Владу.
– Ты знаешь, что такое половое созревание?
Влад подумал, прожигая взглядом потолок.
– Нет.
– Тогда зачем об этом писать в книге?
– А о чем книга?
– О подростках, судя по всему.
Влад сдвинул брови.
– Вам действительно стоит пересмотреть то, что вы читаете.
Я сидела на подоконнике и ела рыбные консервы.
– Читай Достоевского, бессмертная классика. Четко и по делу.
Лера сквасилась.
– Там все слишком строго, а мне этой строгости и тут хватает.
– «Мертвый дом» не нравится? – посмеялся Влад.
– Не то чтобы не нравится… серьезные книги, я еще не готова такое читать.
– Но это ведь тоже не вариант, – кивнул на цветную книгу Илья.
– Не вариант, – согласилась она, – но заниматься же чем-то надо.
– Идти и истреблять людей.
– Четыре года осталось, терпение, – ответила я.
Он мечтательно заложил руки за голову, и долго так лежал, кусая внутреннюю сторону щеки.
– А представьте, попадем мы в Тяньцзинь, отправимся в китайское отделение, а еще лучше – русское, будем носить черно-красную, а потом и сине-белую форму, будем есть настоящее свежее мясо, пить какие-нибудь травы по утрам – эстетика! Будем ходить на работу, заполнять отчеты, – он окинул незаинтересованные лица по комнате горящим взглядом, и продолжил фантазировать. – Я удивлюсь, если так не случится, – заключил Илья.
– Всякое может быть. Там очень жесткий отбор.
– Но ученики же всегда проходят?
Я пожала плечами.
– Похоже. Подготовка нормальная. Но вступительные экзамены же есть.
– А их можно не сдать?
– Запросто. Там реальные жизненные ситуации и ограниченное время, берут не по уровню знаний, а по тому, как ты готов к жизни и насколько ты человек.
До лета оставалась всего неделя. Эти три месяца нас не ждало ничего хорошего, летом всегда проходила практика, учеников, достигших нужного возраста, отдавали более опытному напарнику и они проходили настоящий экзамен, оставаясь на несколько коротких семестров за стенами крепости. Это было опасно и страшно, и возвращались с экзамена не все.
Наш инструктор год работал в истребительском центре и уже был чуть ли не главнокомандующим целым отрядом, не знаю, может, от этого в Илье столько уверенности в том, что мы там сможем работать. Виктор был молодым, поэтому мы не тратили время на «офицер Павлов» и звали его по имени.
