– Господи, помилуй.
– О приснопамятной рабе Божией Марии, покоя, тишины, блаженныя памяти ей, Господу помолимся.
– Господи помилуй, – вместе с двумя певцами в церковных одеяниях бубнит Точкин. Затылком я чувствую его теплое дыхание.
Священник отец Алексий простужен. Он дотягивает тропарь и, не выдержав наконец, отворачивается и подносит к лицу белый платок, который словно по волшебству материализовался в сложенных щепотью пальцах.
Раба Божия Мария в своем красном гробу укрыта до подбородка саваном из прозрачно-белой ткани. Перед гробом выстроилось тети Зинино семейство: она сама, дочь с зятем и внучки – Уля и Юля.
Тетя Зина не хотела рассказывать подробностей, но, когда я спросил в лоб, всё же призналась, что похоронщикам пришлось корпеть целый день, чтобы восстановить бабушкино лицо. Раны заштопали бесцветной нитью и замазали слоем покойницкого грима. Черты будто скукожились, и само лицо чуть заметно съехало на один бок. Хотя бабушка при жизни не пользовалась косметикой, губы ей намазали алой помадой. Что под косынкой, точно неизвестно, но, по крайней мере, снаружи не видно, что череп был расколот на две половины.
– Упокой Боже рабы Твоя, и учини я в раи, идеже лицы святых Господи, и праведницы сияют яко светила.
Сколько себя помню, я спал крепко, но в то утро почему-то поднялся в пять, съел кружку отрубей, позавтракал вместе с бабушкой и закрыл за ней дверь. Когда я вернулся на кухню, то увидел в окно, как она ставит две большие корзины в багажник. Перед тем, как сесть в машину, бабушка подняла голову, заметила меня и помахала рукой.
За рулем старой «копейки» была Нина Сергеевна – соседка с первого этажа. Овдовев, она, вместо того чтобы отдать за бесценок старенький семейный автомобиль, накопила с пенсии на курсы вождения. Всю осень они ездили с бабушкой за грибами, а в выходные я часто бывал с ними третьим.
По расписанию у нас было пять пар. Домой я вернулся уже по темноте и с удивлением, переходящим в тревогу, отомкнул дверь ключом: из леса редко возвращались после обеда.
Бабушкин мобильный не отвечал. Через пятнадцать минут я повторил попытку и затем тут же позвонил на номер Нины Сергеевны. Женский голос на двух языках сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети. Маленькая стрелка на голубом будильнике в моей спальне подползала к восьми. Я вышел на балкон. Люди еще возвращались с работы: одни пешком, другие на машинах. Из пятиэтажки напротив выскочил на прогулку черный курчавый пес.
– Добрый вечер, – раздалось снизу. Перегнувшись через перила, я увидел Точкина. Сосед стоял на бетонной опалубке перед домом с задранной головой и широко улыбался мне из-под фуражки. – Вам не холодно? – Он поймал мой взгляд и приветливо помахал шваброй. В другой руке у него болталось пустое ведро.
– Нет, – только когда я сказал это, то понял, что успел замерзнуть, пока стоял на балконе. День был теплый не по сезону, но к вечеру погода переменилась. Со стороны детского садика «Золотой ключик» задувал пронзительный ледяной ветер.
– Мария Егоровна с грибов не вернулась еще?
– Нет.
Убирать подъезды Точкин выходил ни свет ни заря, а вставал, конечно, еще раньше, и увидел, наверное, из окна, как они уезжали.
– На телефон не отвечает?
– Нет, – повторил я в третий раз.
Еще через час я набрал «02».
– Какие грибы в ноябре? – Первым делом изумился мужской голос из трубки. Но осень выдалась долгой, дождливой и теплой, и банки с солеными груздями и рыжиками уже не помещались на полках в кладовке.
Чтобы подать заявление об исчезновении человека, мне следует обратиться в ближайшее отделение полиции. Так мне сказал дежурный и добавил, что дело может подождать до утра.
Но медлить все-таки не хотелось.
Когда я уже застегивал куртку в прихожей, в дверь позвонили.
– Искать поедете? – На пороге стоял Точкин и озирался по сторонам.
Я ответил, что ехать мне не на чем, а иду я в полицию – подавать заявление.
– Бесполезно это. До завтрашнего дня в лучшем случае ориентировку на автомобиль разошлют, – отмахнулся он и, чтобы не тратить драгоценное время, предложил помочь с машиной. При мне он выудил из кителя телефон и дозвонился до какого-то Любимова, которого пришлось долго уговаривать, но в конце концов сосед, довольный, сунул мобильник в карман и объявил:
– Транспорт будет.
Часа через полтора во двор вкатился армейский ГАЗ-66 и просигналил два раза. Навстречу нам с Точкиным, выходящим из подъезда, наружу из кабины неловко выбрался мужчина в форме десантника.
– Андрей… Анатольевич, – прибавил он, протягивая ладонь. Рукопожатие было крепким.
На вид Любимов был ровесником Точкина, то есть вряд ли намного старше тридцати, однако торчавший спереди из-под берета ежик темных волос заметно отблескивал серебром. На погонах в свете уличного фонаря тускло сверкали по четыре капитанские звездочки.
К транспорту прилагался поисковый отряд. В крытом кузове на деревянных скамейках сидело человек пятнадцать солдат в таких же, как у капитана, голубых беретах. Под брезентом было темно и сильно трясло. Когда до всех дошло, что дорогу смогу показать только я, меня пересадили в кабину.
С бабушкой и Ниной Сергеевной мы ездили в одно и то же место километрах в пятидесяти от Пскова – глухое и почти не посещаемое городскими. Покойный муж соседки знал о нем, только потому что сам был родом из Спасовщины – деревни неподалеку. Ориентироваться на ночной трассе было нелегко, и я едва успел заметить съезд за крохотной речкой Лочкиной.
Красная «копейка» Нины Сергеевны стояла на обочине дороги в лесу: двери закрыты, внутри – никого. Руководить поисками взялся сам Андрей Анатольевич, ему помогал молодой парень по имени то ли Валерий, то ли Виталий – командир взвода, который Любимов одолжил для поисковой операции у знакомого майора.
Вооруженные армейскими фонариками десантники прочесывали ночной бор и, даже рассеявшись между деревьями, каким-то образом умудрялись кричать «Ау!» в унисон. Мы вдвоем с Точкиным сквозь черничник двинулись к бывшей звероферме. Концентрация грибов в этих развалинах всегда была больше, чем где-либо еще. Ночью здесь так же остро ощущалась концентрация застарелой смерти. Луч фонаря, общего на двоих, выхватывал из черноты ряды узких клеток и деревянные сооружения, одно из которых сейчас показалось мне похожим на миниатюрную лагерную вышку.
Мы бродили вдоль и поперек, аукали до хрипоты и обыскали, наверное, каждый квадратный метр поверхности, но никого и ничего не нашли. По пути назад мне почудился трупный запах. Сперва я списал это на мрачность места и общее свое истерическое состояние, но тут голос подал Точкин:
