I
Душная летняя ночь покрывала мраком Дунай. Могучая река привольно разлилась на необозримом пространстве и лениво катила к востоку свои обильные воды. У низменных топких берегов ее течение замедлялось бесчисленными зелеными островками. На одном из таких густо усеянных высоким тростником островков росли две узловатые, столетние ивы. Медленно ползли по небу мрачные тучи, подгоняемые влажным и теплым ветром с юга. Временами на далеком востоке вспыхивали трепетные зарницы. И еще грознее надвигалась теплая, беззвучная ночь, неся в себе что-то зловещее, непостижимое…
С тихим журчанием и плеском катились дунайские волны, замедляя свой бег у маленького островка с двумя ивами. Широкий к западу и заостренный к востоку, он представлял собой почти треугольник, казавшийся пустынным и безжизненным. Но внезапно из зарослей тростника с резким криком вылетела крупная птица, хлопая тяжелыми крыльями. Она медленно полетела над островком, собираясь опуститься на одну из старых ив, как вдруг метнулась в сторону, словно испугавшись чего-то. Не найдя себе пристанища и пронзительно крича, птица полетела прочь, на восток – к устью Дуная, и вскоре скрылась из вида.
Между тем раздался тихий шорох, а заросли ивняка закачались. Человеческая фигура, неподвижно лежавшая до сих пор на сырой земле, выпрямилась.
– Наконец-то! – шепотом произнес юношеский голос. – Это они!
Другой мужчина, прятавшийся вместе с ним, дернул его за руку и прошептал:
– Тише, Даггар. Быть может, цаплю спугнули шпионы!
С северного берега Дуная к острову плыла легкая лодка. Она казалась черной полоской и скользила по блестящей глади реки, как тень. Челнок несся вперед с быстротой стрелы, четыре весла ритмично опускались в воду и неслышно взлетали вверх. Наконец, ловкий поворот руля – и лодка врезалась широкой кормой в густой тростник. Треск сухих камышей был единственным звуком, нарушившим ночную тишину.
Двое гребцов выпрыгнули на берег и втащили лодку подальше на твердую землю. Двое ожидавших вышли из своей засады. Все четверо, не говоря ни слова, обменялись крепкими рукопожатиями, потом пошли в глубь островка. У подножия старых ив была сделана остановка.
Так предложил старший из двоих, прибывших ранее. Он снял шлем, откинул назад волнистые седые кудри и заговорил с тяжелым вздохом:
– Как ночные грабители, затевающие злодейство, собрались мы сюда глухою ночью!
– А между тем речь пойдет о самом благородном деле, – воскликнул юноша, крепко сжимая копье, – об освобождении!
– Но смерть витает над нашими головами! – наставительно прошептал младший из приехавших, придерживая ладонью длинную темную бороду, которую трепал ветер.
– Смерть всегда носится над людьми, граф Гервальт, – возразил его спутник твердым и уверенным голосом.
– Умное слово, король Ардарих! – воскликнул юноша.
– Только род смерти не одинаков, – прибавил седовласый старик.
– Конечно, король Визигаст, – подхватил Гервальт. – У меня кровь стынет в жилах, когда я подумаю о тех пытках, которые нас ждут, если «Он» проведает о нашем тайном совете, – граф содрогнулся.
– Ведь не всеведущ же он? – насмешливо спросил юноша.
– Аттила не Вотан[1], – подтвердил король Ардарих.
– Однако приступим к нашему разговору, – напомнил Гервальт, плотнее закутываясь в плащ. – Вскоре ветер принесет проливной дождь, укроемся под ивами!
Все четверо шагнули под зеленый шатер развесистых ветвей.
– Начинай ты, король ругов, – сказал граф, – и не медли: горе нам, если утренняя заря не застанет нас в безопасном месте. «Его» всадники и шпионы рыщут повсюду. С моей стороны было безумием, что я позволил уговорить себя и явился на свидание. Только глубокое почтение к тебе, король Визигаст, другу моего отца, и признательность к тебе, король Ардарих, учившему меня двадцать зим назад владеть мечом, заставили Гервальта подвергнуться столь смертельному риску. Я хочу отговорить вас от несчастной затеи во что бы то ни стало. Когда мы пробирались сегодня по темным волнам Дуная, осторожно и тихо, точно тени умерших, а не живые люди, мне так и казалось, что мы спешим в преисподнюю.
– Туда попадают лишь трусы, которые боятся смерти от меча! – вскипел юноша, встряхнув короткими темно-русыми волосами.
Человек с темной бородой ударил кулаком по своему тяжелому мечу в кожаном чехле.
– Начинай, друг Визигаст, – примирительно промолвил король Ардарих, прислонившись к стволу дерева и прижав поперек груди копье, чтобы сдержать им полы плаща, которые трепал усиливающийся ветер. – А ты, молодой Даггар, умерь свой пыл. Я видел графа аллеманов в сражении на Марне, мы бились плечо к плечу и могу тебе засвидетельствовать, что только самые бесстрашные герои смогли выдержать тот свирепый натиск врага.
– Что я хотел вам сказать – вы хорошо знаете сами, – начал седовласый король ругов. – Иго диких гуннов становится невыносимым. Когда наконец оно падет?
– Когда его сломят боги, – заметил Гервальт.
– Или мы! – воскликнул Даггар.
Король Ардарих задумчиво смотрел перед собой и молчал.
– Разве с нашей неволей можно примириться? – спросил Визигаст. – Граф Гервальт, ты – храбрый и гордый муж, как и весь твой отважный народ. Неужели мне повторять тебе то, что ты прекрасно знаешь, что ты выстрадал, как и все мы? Гунн господствует где хочет. Ни Рим, ни Византия не смеют вступить в борьбу с этим ужасом всех стран! И к тому же он называется братом страшного вандала Гейзериха, наводящего трепет на все моря. Все народы покорены им, начиная от ворот Византии на юге до Янтарных островов Полночного моря. И как правит он ими? По своей прихоти. Иногда на него найдет каприз великодушия, но только каприз, а потом опять начинаются неслыханные жестокости: казни, истязания, пытки, позор порабощенных. Ни один король не может быть спокоен за свой высокий сан, ни один крестьянин – за свой трудовой хлеб, ни одна девушка – за свое целомудрие перед произволом и сластолюбием гунна. Но неумолимее всех порабощенных им племен притесняет он нашу расу – людей со светлыми волосами и голубыми глазами, потомков жителей Асгарда[2]. Ему хочется полного позора и унижения германцев.
– Исключая меня и моих гепидов, – спокойно возразил король Ардарих, немного выпрямляясь.
– Конечно! – с досадой вмешался Даггар. – Тебя и амалунга Валамера, остгота, он не обижает. Аттила называет вас своим мечом и дротиком. Вы у него в почете. Но какой ценой и за какую заслугу?!
– За нашу верность, молодой королевич!
– Верность? Разве это лучшая слава? Не то мне внушали с детства во дворце короля скиров! Мой слепой отец, король Дагомут, напевал мне под арфу, пока я не заучил наизусть:
