Лес сопровождал их весь путь.
Сперва несмело, лишь обозначая присутствие. Виднелся где-то вдали, когда их Киа Рио съехала с МКАДа, и у неё начала греметь подвеска. Встречался на трассе, принимая облик заросших кустарником оврагов возле мостов, маленьких рощиц, подлесков, где из-за деревьев выглядывали фасады дачных коттеджей.
Преследовал, становясь заметнее, гуще. Превращаясь в целые массивы, позволяющие порой часами любоваться дикой зеленью. А после – когда Киа свернула на ухабистую деревенскую дорогу, и подвеска неожиданно перестала греметь, – в настоящую Тайгу, где лес был со всех сторон, покуда хватало взора, и упирался лишь в Уральские горы, цепляющие небо своими пиками.
Лес медленно затягивал ребят в себя, пока не начало казаться, что вокруг не осталось ничего другого. И Катя не могла сказать, в какой именно момент он окончательно их окружил. Возможно, где-то в пути от Перми до ближайшей деревеньки, название которой почти сразу вылетело у неё из головы. Или на заправке, до которой от ближайшего населённого пункта пришлось добираться больше трёх часов, где крючковатая, похожая на чью-то пятерню ветка оставила на пассажирской двери Киа царапину длинной в указательный палец.
Катя только знала, что это случилось. Случилось уже давно. Чувствовала, что весь другой мир – каменный, шумный – остался сзади. Исчез вместе с городами, людьми. Растворился. Перестал существовать.
Она знала это, когда Киа Рио подъехала по просёлочной дороге к рыбацкому дому отца Славика. Знала, когда, выйдя из машины, они, все вчетвером, пошли к небольшой пристани, слушали дыхание ветра и смотрели на чёрную, словно ночь, воду реки.
Они долго сидели там прежде, чем отправиться спать – Катя легла в отдельной спальне, ведь заранее так решила. А утром позавтракали жаренными яйцами, бутербродами с ветчиной и невероятно вкусным зерновым кофе, который нашли в буфете. Собрались ближе к полудню, натянули на ноги длинные сапоги, надели тёплые свитера и непромокаемые куртки. И двинулись в путь, оставив рыбацкий домик где-то за стволами исполинских сосен. Отправились в густую чащу, отодвигая лапы можжевельника и ветки склонившихся, словно приветствуя их, рябин.
И вот теперь Катя шла, высоко поднимая ноги в неудобных сапогах. То и дело поправляя постоянно съезжающую на лоб шапку, и куртку, цепляющуюся за кусты и ветки. Поглядывала вперёд, на Славика, который шёл первым. Стараясь думать лишь о том, как же ему удаётся оставаться таким красивым, таким притягательным для неё даже в этом дурацком, смешном наряде. В этой нелепой куртке с белой полоской на груди и красной шапке, натянутой на уши, из-под которой торчали русые волосы. В заправленном в штаны цвета хаки свитере. В резиновых сапогах, которые они купили по дороге в одном из магазинчиков «Смешные цены», где цены и правда были смешные, и четыре пары обуви обошлись дешевле бутылки коньяка.
Размышляя, почему ей кажутся милыми его раскрасневшиеся от осенней прохлады щёки. То, как лучатся какой-то наивной детской радостью его глаза. Открытая улыбка, когда он встречал знакомые места, где бывал с отцом. Целеустремлённость во взгляде, когда он выбирал дорогу, уверенно, по-хозяйски, как бывалый лесник или охотник, а не тот парень, с которым она познакомилась в Тануки. Или сосредоточенность, когда он сверялся с компасом или обвязывал вокруг веток синие верёвочки, которые, если что-то случится, помогут найти дорогу назад.
Она старалась думать об этом, отбросив тревогу. Ведь, чёрт возьми, ничего не изменилось. Лес уже давно принял их в себя. Проглотил.
Старалась думать о том, как Славик уговорил её на эту поездку. Её! Прожжённую городскую жительницу, выход на природу для которой значил поход в ближайший парк или поездку из Москвы к реке Клязьма на оборудованный для купания, но всё равно очень грязный и кишащий людьми песчаный пляж. Уговорил её, когда прошёл всего один месяц с их знакомства. Один месяц и три не слишком продолжительных свидания.
Позвал – вот так просто – на четвёртое свидание, которое, неожиданно превратилось в четыре совместно проведённых выходных, два из которых Катя взяла за свой счёт. Четвёртое свидание, на котором Катя собиралась наконец побывать у Славика дома (сама она жила с сестрой и её парнем). Собиралась надеть новенькое платье, красивое, но не слишком развязное, чтобы Славик чего себе не надумал. Собиралась накануне выбрать подходящий комплект белья и побрить ноги.
И теперь, побрив всё-таки ноги перед самой поездкой и выщипав волоски, которые вечно оставались возле щиколоток, Катя старалась думать о Славике, который подвиг её на это безумное путешествие. Старалась вернуть то воодушевление, которое она испытала, когда он предложил ей поехать с ним в Пермскую область, в дом его отца, где он часто бывал в детстве, и провести две ночи на природе.
Воодушевление, которое испытала в тот миг, когда согласилась. И когда уговорила поехать Лену, свою сестру, и её парня Макса – ведь не настолько она сумасшедшая, чтобы в одиночку отправиться с незнакомцем в лес.
Она была вне себя от радости и потом, во время их путешествия, когда лес уже мелькал за окном бесконечными стволами и кронами. Когда дремала на заднем сиденье в обнимку со Славиком, пока Лена вела машину, а Макс без умолку травил байки, слишком уж быстро перейдя от любопытных фактов о Пермском крае к пересказу недавно посмотренного «Декстера» и собственных героических похождений в «Лиге легенд».
Она старалась вернуть это воодушевление, которое чувствовала, казалось, только что. Убеждала себя, что её тревога, такая несвойственная ей и странная, вызвана лишь тем, что после тридцати очень сложно пробовать новое – и это применимо как к путешествию, так и к новым отношениям (особенно учитывая, что все предыдущие её парни были полными придурками, как будто бы поставившими перед собой цель опозорить весь мужской род).
Или, что тревога была вызвана даже не самим лесом, не сменой обстановки, а навязана ей. Тем звонком лесника накануне, голос которого, низкий и хриплый, сжёванный помехами, она слышала, когда стояла в кухне рыбацкого домика, положив голову Славику на плечо. Тем, что этот лесник неожиданно заявился к ним сегодня утром, из-за чего они и вышли только в полдень. Тем, что он вернулся из отпуска только для того, чтобы отговорить их от этого похода, назвав его опасным и глупым. Сказав, что осень – сезон дождей. А ещё – и он действительно выразился именно так, – сезон заблудившихся мелких засранцев, на кой-то хер приезжающих к нему в лесничество. Или то, как он, пообещав им проблем, но всё же подсунув свою визитку Лене, а затем, уходя, громко хлопнув дверью, скрылся всё в том же лесу на своём Уазике.
