ЧАСТЬЯ ПЕРВАЯ. ГОРОДСКИЕ РАССКАЗЫ
Цикл «Городские рассказы» описывает, преимущественно, жизнь города Алматы. Он повествует о социально уязвимых слоях казахстанского общества, описывает чиновничью безалаберность и повсеместный бардак. По рассказам из этого цикла, читатель может составить картину о жизни в крупнейшем мегаполисе Казахстана во втором десятилетии двадцать первого века.
«Мышка»
Под одной из арок одного из многочисленных алматинских дворов вела торговлю овощами овощница, по имени Гуля. Была она приезжей на заработки из Киргизии, ростом невысокого, характером – спокойной. Слегка словно растерянной и всегда немного уставшей. И если кто-либо грубил ей, то Гуля не отвечала резкостями.
За овощами к ней в большинстве ходили со двора, в который вела арка. Двор тот был почти в центре города, оттого жили в нем люди избалованные и часто любившие указать на свое благородное, с их точки зрения, происхождение. «Я алматинец в десятом поколении», – нередко звучало с тамошней лавочки.
– Гуля! – часто спрашивали они овощницу, – а помидорчики наши?
– Наши, – кивала та.
– А картошечка местная?
– Местная, Талдыкурганская.
Конечно, картофель и вовсе был не из соседнего Талдыкоргана, а из Киргизии, откуда была родом Гуля. Но говорила она неправду не из корысти, а потому что считала, что картошка – она и в Африке картошка.
Дворчанам она виделась мышкой. Потому, что уж очень сильно ее лавка напоминала им мышиную норку. Была она маленькой и целиком умещалась в углу арки.
– Гуля, ты меня слышишь? Гуля, дай мне слив…
И хотя сливы лежали в наиближайшем ящике, и ничто не мешало их набрать самому, продавщица бросала пакет, в который уже сыпала другому покупателю черешню, и бралась за сливы.
– Гуля, а черешня? – доносилось с другой стороны.
И овощница бросалась назад к черешне. И дворчане, изощренные жизнью большого города, потешались над ее простотой.
Как-то к будке подошел парень. Не со двора. Потому что прежде тут его не было.
– У вас есть картофель? – спросил он овощницу.
Гуля его слышала. Но решила сначала отпустить пожилую особу, которая жила во дворе – уж очень та была вредной.
Парень ждал в вежливом молчании.
– Извините, у вас есть картофель? – повторил он, когда продавщица закончила с дамой.
Но как назло к лотку подошла другая не менее вредная дама. Она тоже была со двора.
– Гуля, дай мне яблок!
Гуле понравилась вежливость молодого человека. Было видно, что он добрый. А вот пенсионерка была не такой. И потому овощница решила отодвинуть молодого человека в очереди еще раз.
– А яблоки-то селитрой не прысканные? – вдруг выдал парень.
У овощницы перехватило дыхание. Дворчане были чрезмерно привередливы и при них такого говорить было нельзя.
– Гуля, ты травишь нас? – забрюзжала алматинка.
«Мышка» замахала руками:
– Нет, что вы – нет. Это местные яблоки, местные!
– Эх, вот дорогие, наверное? – продолжал парень сверкать искрами в глазах.
– Гуля, ты меня разоряешь!
– Это дешевые, дешевые! – замахала «мышка» руками. И принялась отсчитывать сдачу.
– Кажется, десять тенге недодали!
– Гуля, – прочеканила алматинка – я больше не приду!
«Ах!», – подумала в сердцах Гуля, когда парень ушел – «Как же отомстил». Но эмоции вскоре в ней улеглись. И неожиданно все сильнее и сильнее она стала ощущать в себе чувство, которого давно уже не было. Во мгновение, когда капризная дворчанка услышала о том, что Гуля ей недодала сдачу, овощница вдруг ощутила уверенность. Она почувствовала себя человеком, который имеет право на ошибку – и яблок случайно недовешать, и в сдаче ошибиться. А не серой и бесправной мышкой!
Через неделю овощную лавку закрыли. Потому что мэрия решила, что овощи должны продаваться в красивых и больших супермаркетах. Как это принято во всех городах, население которых составляют люди высокой культуры.
Багда
В одной из квартир, одного небольшого казахстанского городка жила женщина, по имени Багда. Говорят, что это имя с персидского переводится как «дар Бога». Другие источники утверждают, что оно имеет тюркские корни, и означает «лучезарная». К сожалению, точно установить, какой из вариантов наиболее правильный, нет возможности. Потому остается только признать, что имя это – очень красивое.
У Багды была дочь. И звали ее так же, как и мать – тоже Багдой. Когда я об этом узнал, то стало меня разъедать любопытство, отчего же дочь зовут также, как и мать. Спросить об этом было неудобно. Но в один прекрасный день, я подловил Багду в хорошем настроении и сказал:
– Багда, а почему вашу дочь зовут также, как и вас – Багдой? Вам что, так нравится это имя?
На что она ответила:
– Да какой там… Это когда я ее родила, пошли с мужем оформлять документы. А сотрудник в паспортном столе спросил меня: «имя?». И я подумала, что он спрашивает как меня зовут. И сказала: «Багда». А он, оказывается, спросил имя дочки. И написал «Багда».
Признаться, я не сразу осознал смысл сказанного. Не сразу в моей голове уложилась степень безалаберности сотрудника паспортного стола.
– Хоть бы с расстановкой и интонацией спросил! – воскликнула в сердцах Багда.
Дикий маршрут
В 2010-х годах Алматы продолжал оставаться самым крупным городом Казахстана. По цифрам комитета статистики в нем проживало почти два миллиона человек, ну а реально – все четыре. В мегаполис съезжались мигранты не только со всей республики, но и со всей Центральной Азии. Чаще всего – в поисках работы.
Среди них были и те, кто устраивался работать водителями и кондукторами городских автобусов. В народе их прозвали автобусниками. Чаще всего это были мужчины из провинциальной глубинки, серой и глухой. Потому они были необразованны и малокультурны: не уважали пассажиров, ни стариков, ни детей, матерились на весь салон и запугали едва ли не весь город. Население Алматы хотя и состояло из приезжих, но все же было более-менее культурным в сравнении с ними.
И вот мчался маршрутный автобус по главной улице, а из его салона орала музыка. И была она в манере безумного действа – полного хаоса, который есть в безудержных плясках на казахских празднествах – тоях. Тема тоев – это отдельная тема. Потому что дух их носил яркую неумеренность и чрезмерную расточительность. Отношение населения к ним было совершенно отрицательным, потому что они ассоциировались у людей с непомерным эгоизмом. Танцы этих тоев не имели никакого стиля. Единственно, что задавало в них хоть какой-то порядок – это барабаны. «Дыц-дыц-дыц», – задавали они ритм. И в каждой песне он был одинаков, поскольку все мелодии сочинялись под тои.
