«Я помню, как выбирала своих родителей. Мне очень понравился мой отец – красивый, любящий, заботливый. Мои родители стояли передо мной, оба обнаженные, в какой-то деревенской бане. Но, Боже мой, как это было прекрасно, потому что в каждом их касании друг друга было море нежности. Моя будущая мама, скорее принимала любовь своего человека, а он готов был ее отдать безмерно.
Впрочем, это было не столь важным для меня. Немедленно мне захотелось остаться с этой юной и любящей парочкой, стать их ребенком, чтобы полностью окунуться в эту любовь. Когда я однажды описала это место маме, она удивилась, потому что я там никогда не была. Но я-то все «видела» и запомнила.
У меня вообще очень цепкая память. Я помню всё. Хорошее, что получила я от людей и жизни, но также и плохое. Я помню каждый свой промах и каждую победу. Помню даже свои первые шаги по земле. Закрываю глаза и вижу две сильные руки, мамину и папину, поддерживающие меня и не дающие упасть. Помню ощущения этих первых шагов – это как полет. Я помню каждый свой поцелуй и каждый восторг любви. Но я не могу забыть ни одной слезы, пролитой из моих глаз по чьей-то вине и по своей собственной глупости. Я не обижаюсь. Я просто помню. Помню глаза, которые смотрели на меня по-доброму, но никогда не забуду тех глаз, в которых читались зависть и ненависть. Мои воспоминания разные, как оттенки картины или нюансы аромата дорогих духов, запертых в необычном по форме флаконе. И все они мной прочувствованы, а потому безмерно для меня дороги. Ведь они и есть моя жизнь».
Она поставила точку и, сохранив файл, закрыла ноутбук. Солнечный свет пробивался сквозь неплотно задернутые занавески. Она сладко потянулась в постели, испытывая удовольствие от ощущения свежести и красоты своего стройного тела. Быстро встав с кровати, она распахнула шторы и широко улыбнулась новому дню. Ее сердце билось ровно в груди. Она никого не любила, никому не принадлежала и была совершенно счастлива.
Родители дали ей имя Надежда в честь папиной матери, которую она никогда не видела, потому что та умерла еще до ее рождения. Надя никогда не любила своего имени. Оно казалось ей каким-то тяжелым, словно груз, который тебе навязали и от которого ты никак не можешь избавиться. Она не любила надеяться, очень рано осознав, что всякая надежда – зло, ибо шансы на то, что она не разобьется вдребезги, очень невелики, и всякий раз, когда очередная надежда рассыпается с громким треском прямо перед твоими глазами, ты испытываешь невероятную боль.
Так, например, Надя в возрасте семи лет очень надеялась на то, что мама родит ей сестренку, о которой она так давно мечтала и с которой вела у себя в голове длинные диалоги. Мама ходила с таким огромным животом, и Надя была уверена в том, что очень скоро она сможет разговаривать с сестрой по-настоящему. Она надеялась и ждала. Приложив ухо к животу, прислушивалась, как бьется сердечко ребенка в мамином чреве, и думала о том, что вскоре сможет нянчить маленького, катать его в красивой коляске, петь крохе колыбельные.
Увы, надежда на это рухнула в одночасье, когда из больницы маму выписали одну, очень грустную и совсем на себя непохожую.
– А где же ребеночек? – с удивлением спросила Надя родителей.
Но они отводили от нее свои потухшие глаза.
– Вы ее куда-то спрятали?
Надежда не хотела покидать ее маленького наивного сердца.
– Где она? Мама, где моя сестренка? Ты что, забыла ее в больнице?
Надежда все острее цеплялась за девочку, но жуткая правда уже висела в воздухе, готовясь со всей силы ее разбить.
Родители продолжали молчать. Папа отвел маму в спальню, и та, рухнув на кровать, зарыдала. Надя никогда не слышала и не видела, чтобы мама плакала. У них была дружная и любящая семья, в которой царили мир и понимание. Кроме того, она никогда не видела свою мать поверженной, сломленной, а потому истерика мамы привела девочку в шок.
Отец мягко взял дочку за руку, вывел из спальни и, прикрыв осторожно дверь, за которой продолжался мамин плач, притянул к себе. Он гладил ее светлые, льняные волосы и молчал. Пришел черед плакать Наде, потому что ее большая надежда иметь родную сестренку, для которой все вместе они уже придумали имя – Машенька, начала разлетаться на много мелких и очень острых осколков, каждый из которых попадал ей прямо в глаза.
– Не плачь, Надюшка, – сквозь слезы проговорил папа. – Будет у тебя другая сестренка. Пусть не сразу, года через два, но обязательно будет.
– А где же эта? Она умерла?
– Она на небе, малыш.
И Надя снова начала надеяться. Сначала она ждала новую сестренку, каждый день приглядываясь к маминому животу, и задавалась вопросом: «Не увеличился ли он в размерах?». Спросить маму о беременности девочка не решалась, она видела, как больно было матери справиться со своим горем. Из сильной, волевой, жизнерадостной женщины, она превратилась в какую-то тень с потухшими глазами. Уж как только папа ее ни радовал – и букеты цветов приносил, и водил их с Надей в кино и парки, дарил колечки и сережки – ничего не помогало. И теперь уже девочка надеялась не на сестру, а хотя бы на прежнюю веселую, живую маму, смотрящую не поверх ее головы, что очень пугало Надю, а прямо ей в глаза, как раньше, обнимающую и целующую ее перед сном, интересующуюся школьными делами дочки. Она ждала и всем сердцем верила в то, что однажды утром ее прежняя мама обязательно вернется, расцелует ее и папу, и все будет хорошо. Однако с каждым днем все становилось только хуже.
Врач прописал маме какие-то таблетки, от которых она делалась не просто грустной, но еще и сонной. Часто она ложилась прямо днем в кровать и засыпала крепким сном на долгие часы, до тех пор, пока с работы не возвращался папа и не начинал готовить им ужин.
Надя видела, что такая мама делает ее отца несчастным. Атмосфера в их когда-то счастливом доме становилась настолько тягостной, что Надя не спешила домой из школы. Очень долго она играла во дворе одна и мечтала о том, как хорошо было бы, если бы ее маленькая сестренка не умерла в роддоме.
