Силы оставят тело мое —
И в соленую пыль брошу свой
Обессиленный и исстрадавшийся труп…
В. Высоцкий
Огромный шар багрово-красного утреннего солнца, словно вынырнув из темных океанских глубин, медленно-медленно пополз на небо постепенно заливая живительно-розовым цветом и крутые сопки заросшими смолянистыми лиственницами, и скрытой от холодных ветров в уютной бухте небольшой городок, что птичьим гнездом прилепился на ее скалистых берегах. Игривые, золотисто-веселые лучики солнца принялись с любопытством шариться по его еще сонным улочкам, подступавшими серо-панельными пятиэтажками к самой воде.
В дальнем углу бухты, отгороженной от посторонних глаз высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху, подставив восходящему солнцу мощные, изящно-округлые обводы корпусов, мирно и безмятежно дремали подводные лодки, издали больше похожие на сладостно спящих котят, нежно прижавшихся к пирсу, как к материнской груди, чем на грозных владык морских глубин.
Из всех лодок лишь одна не спала, бодрствовала. Ей было скучно, одиноко. Должно быть, чувствуя душевное состояние лодки, обычно игривые волны притихли и лишь изредка бережно лизали шершавые от ржавчины борта, будто боялись причинить боль, побеспокоить ее. Сама же лодка, похожая на постаревшую женщину, лежащую на пляже среди молодых подруг, с затаенной завистью поглядывала на их более привлекательные, более крутобедренные, лоснящиеся на солнце фигуры; затем, переведя взгляд на свое увядающее, но еще довольно-таки стройное тело, с грустью вздыхала: «Эх-ха-ха-ха! Время-времечко! А давно ли я была такой же молодой, красивой, беззаботной? И что со мной сейчас стало? Да что там об этом говорить, если честно, то об этом даже думать не хочется, зачем душу лишний раз травить, бередить? Надо трезво смотреть на вещи. Вот рядышком, отдыхают мои более молодые подруги, они недавно из „автономок“ вернулись. Устали, спят… А, как только проснутся, сразу гадать начнут, когда опять в океан уйдут. Вот, шустрячки! А, собственно, почему бы и нет – молодость по-своему и легкомысленна, и ветрена, и беспечна, но главное – счастлива. Да, счастлива… Они, конечно же, уйдут в океан, а что я? Я в этой мазутной бухте скоро забуду, чем пахнет – он: Великий и Тихий океан! Э-эх, где мои былые годы!»
Часовой у трапа с автоматом на плече, коротая долгие минуты вахты, то громко позевывал, то бубнил одни и те же слова, должно быть, из популярной у людей песни: «Упала шляпа, пропала шляпа, удрала шляпа… ля-ля-ля-ля…»
«Скучно бедняжке, наверное, по дому скучает, – пожалела было часового лодка, однако взглянув на расслабленных, безмятежно дремавших подруг, озлилась и на них, и на часового с его дурацкой шляпой. – Какая к черту шляпа?! Раззява! Терять не надо! Ну надо же, шляпу он потерял! Мне-то какое дело до твоей шляпы! Чтоб ей пусто было! – И лодка раздраженно закричала на всю акваторию бухты: – Я в океан хочу!! Слышите, в оке-а-а-ан!»
– Эй, железка, ты чего это орешь? – с недоумением, спросил проплывающий мимо замазученный ботинок, должно быть, выброшенный кем-то из матросов из-за ветхости.
– Тебе-то что до этого, нравится – и ору, – нелюбезно ответила лодка, но затем, чтобы не спугнуть вполне реального собеседника, миролюбиво повинилась: – Слышь, ботинок, ты на меня не обижайся, я не в настроении была, теперь вот прошло… Сам-то куда рулишь?
– Не знаю… плыву, куда глаза глядят, – неопределенно, сообщил о своем курсе ботинок.
– Понятно. Одному-то, небось, тошно? – попыталась разговорить замученного шнурка лодка.
– Ой, не говори, железка, до того тошно! А еще больше – обидно, прямо слов нет! Пока молод был, меня чистили-драили до солнечного блеска, по несколько раз в день. Представляешь?
– Представляю, у меня такая же проблема, – сочувственно ответила лодка.
– Вот-вот, проблема… Нет, ты представляешь, как только я немножко… ну совсем-совсем немножко поизносился, так сразу хозяину не нужен стал, променял он меня на молодого, со скрипом. Нет чтобы в десятый раз отремонтировать меня, в строй вернуть – за борт выбросил, да еще с такими обидными словами: «плыви, рванье зубастое». Так прямо и сказал: рванье! Ты на меня посмотри, ну какое я рванье, я бы еще мог… – Возмущенный ботинок, через дыру в носке хлебнув воды, едва не пошел на дно. – Тьфу, зар-раза соленая! Да еще разбавленное мазутом, черт бы его побрал! Слышь, длинноносая, ты что ли, напустила в бухту этой гадости вонючей, прямо дышать нечем?
– Что ты сказал? Я, гадости вонючей? С чего ты взял? – спросила лодка, слегка обидевшись за «длинноносую». —Слышь, шнурок, ты глазенки-то пошире разуй, посмотри, сколько лодок в бухте… Куда смотришь, вон туда гляди!
– Да вижу, вижу, не слепой, – ответил ботинок, и ехидно скривился. —Тю-ю! Так, они же атомные все, говорят, от них вреда нет, а вот от тебя… Ты же у нас в бухте единственная мазутная «дизелюха».
– Ну и что? Ты на что намекаешь, подкидыш?! – искренне возмутилась лодка. – Нет, ну ты и пенек малограмотный! Да если хочешь знать, эти твои атомные – самые наивреднейшие как для людей, так и для природы! Самые, самые что ни на есть наихудшие! Вот! А насчет меня – сплетни, пустое наговаривают, от зависти. Нет, я не спорю, я единственная в соединении дизель-электрическая подводная лодка проекта… Стоп, стоп! Чего это я перед всяким-разным посторонним оправдываюсь. Извини, ботинок, я бы могла тебе о себе многое рассказать, но не могу, сам пойми – военная тайна.
– А-ах! Какие мы все из себя секретные, прямо спасу нет! – ехидничая закривлялся, явно нарываясь на конфликт, ботинок. – Ой, не могу! Да любой в городе шнурок знает твои тайны-секреты! Ты – лодка проекта «Варшавянка», еще первого проекта, вооружена шестью торпедными аппаратами, можешь сдуру нырнуть на глубину до трехсот метров, гоняешь со скоростью восемнадцать узлов… Продолжить, или не стоит? Я думаю, не стоит, это сейчас не главное. Главное – в другом. Говорят, ты солярку или мазут – не вижу разницы – жрешь, как молодой матросик-салажонок кашу перловку по утрам, да еще и добавку просишь. А я сейчас этот твой мазут вынужден глотать. Так что, не надо меня переубеждать, это именно ты одна виновата во всех экологических бедах нашей несчастной бухты! Ты – старая «дизелюха»! От тебя вреда больше, чем от всех атомных вместе взятых! Понятно?
– А-ах! Ах ты рвань!! – полным гнева голосом, закричала на глупый ботинок лодка. – Я виновата! От меня все беды, да?! Дурак зубастый! Да ты просто спятил!!
Забыв про пропавшую шляпу часовой, сдернув автомат с плеча, с тревогой огляделся по сторонам.
