Моей дочери два года. Маленькая девочка с косичками. Она стояла в прихожей и смотрела на меня очень внимательно, строго, не улыбаясь. Указательный и средний пальчики на правой руке переплела. И поджала пальчики на ногах, как птичка на веточке, – это у нее такая привычка. Я вдруг вспомнила. Хотя что значит – вспомнила? Я и не забывала ту ночь. И вряд ли когда-нибудь забуду.
Необязательно находиться на краю гибели, чтобы вся жизнь промелькнула перед глазами. Для этого достаточно носить ребенка.
Мы с мужем очень хотели эту девочку. Она была нам очень нужна. Я все делала для того, чтобы она родилась здоровой. Страхи беременной женщины – это что-то чудовищное. Они идут изнутри, из утробы, и с ними ничего нельзя поделать. Потому что невозможно заглянуть внутрь живота и посмотреть в глазки – больные? Невозможно потрогать лобик и ручку – горячие? Меня мучили два страха – гипоксия и резус-конфликт. Так было с сыном, которого я сохраняла всеми возможными и невозможными способами: мальчику не хватало воздуха, он задыхался, а мой организм не хотел его принимать, считал чужим. Я и мозгами, и душой отказывалась понимать, как такое вообще может быть. И почему это случилось именно со мной? Сына я выносила, вылежала, выпросила у всех богов, в которых готова была в тот момент поверить.
С девочкой – а я уже знала, что это девочка, – все складывалось хорошо: ни гипоксии, ни резус-конфликта благодаря появившейся за минувшие годы вакцине. Ей было хорошо, она росла и развивалась. Сосала пальчик, била ногой мне в ребра, выставляла пятку, которая просвечивала сквозь живот. Или это была не пятка, а голова или попа?
Я поехала на очередное обследование – плановое УЗИ. Врач водила по животу, размазывая холодный гель, и хмурилась.
– Что там? – замерла я.
– Все хорошо, – ответила она таким тоном, каким врачи говорят «хорошо», когда очень-очень плохо. Она ушла и вернулась с коллегой. Коллега смотрел в монитор и хмурился. Я запомнила, что у него на пальце был перстень. Большой золотой перстень, который мне совсем не понравился. Даже раздражал.
– Да? – спросила его врач, которая вела мою беременность.
– Угу. – Доктор без тени сомнения ткнул пальцем в экран.
– Что там? – повторила я.
Доктор с перстнем вышел – мол, объясняйся со своей беременной сама. Я в тот момент почему-то сосредоточилась на деталях, совершенно неважных и ненужных. Моя врач младше меня на несколько лет, у нее рыжие волосы, она красивая молодая женщина и так посмотрела на своего коллегу, что у них наверняка мог бы случиться роман. Или уже случился. Почему-то тогда я думала не о себе, не о том, что они увидели на мониторе, а о том, как она снимает халат, надевает джинсы и идет в кафе с этим доктором – смеется его шуткам, улыбается собственным мыслям и строит планы на будущее. И почему-то тогда мне совсем не хотелось, чтобы она шла с ним в кафе и строила планы – он слишком категоричный, жесткий, властный. И еще этот дурацкий перстень. Этот мужчина ей совершенно не подходит. Она добрая, нежная, не растерявшая эмпатию. А еще умная.
– Завтра утром приезжайте еще раз. К восьми утра. Здесь будет врач, которая на этом специализируется. У нее глаза хорошие. Она видит то, чего никто не видит, – услышала я голос своего врача.
– Что там? Мне нужно знать, – настаивала я.
– Давайте завтра еще раз посмотрим… – Она не хотела мне говорить.
Я молчала и не вставала с кушетки. Из скупых медицинских терминов, которые я бы никогда не смогла повторить, поняла, что у моей девочки что-то с головой. С мозгом. И возможно, она не родится. А если и родится, то больной. Умственно отсталой.
– Пожалуйста, только не залезайте в интернет. Не надо ничего читать. Приедете домой, погуляйте и ложитесь спать. Утром все будет понятно. Не опаздывайте, – сказала врач, и я еще раз убедилась, что эмпатия все же свойственна умным людям. Дураки на это не способны.
До дома я ехала с включенной аварийкой в крайнем правом ряду. Боялась, что вообще не доеду.
Мужу я сказала, что завтра нужно съездить к другому врачу, убедиться, что все хорошо. Я знаю, когда он волнуется за меня, начинает потирать ребра под сердцем. И в этот момент я понимаю, насколько сильно он меня любит. Иногда я прошу его сказать мне «хоть что-нибудь». Он не понимает, что говорить, когда вон там, под ребрами, начинает ныть. И сердце колотится как молот. И вдохнуть тяжело. Зачем нужны слова? Я знаю, что он отдаст руку, ногу, почку, всего себя, лишь бы были здоровы я и дети – сын, который никак не мог осознать, что в животе у его мамы сидит еще один человечек, и эта маленькая девочка уже все умела: и улыбаться, и хмуриться, и чувствовать.
Я не стала включать компьютер. Как велела врач, погуляла и рано легла, будто от четкого соблюдения рекомендаций могло что-то измениться. Уснуть не получалось. У меня оставалась ночь, чтобы принять решение. Вариантов было два – если диагноз подтвердится, беременность нужно прерывать. Если нет – пить витамины, читать журналы про материнство и кормить белочек в парке. Имелся еще один вариант – не верить врачам, аппаратуре и надеяться на чудо. Почему-то мне казалось важным принять решение именно в тот вечер, в ту ночь. И быть готовой ко всему. Проблема была в том, что я не верю в чудеса. В достижения науки, в квалификацию врача верю, а в чудеса… Не знаю. Мне всегда хочется найти рациональное объяснение.
Сначала я мысленно разговаривала с мамой, советовалась. Почему-то в трудные моменты мы друг другу не звоним, а предпочитаем общаться мысленно. Мама до сих пор разговаривает с бабушкой, спрашивает совета. Бабушки давно нет в живых, а мама каждый вечер говорит ей: «Добрый вечер, мама. Как ты? Как твое здоровье?» И дальше рассказывает о делах – что посадила ромашки, что внук приедет на каникулы, что нужно дом покрасить.
«Мама, что мне делать?» – спросила я, глядя в потолок. «Не знаю, Манечка, не знаю, – ответила мама. – Ты уже большая, умная, ты все правильно решишь». – «Ты тоже через это прошла!» – «Что ты, совсем другое время было».
Мама ходила беременная, ждала меня. И вдруг днем на работе сорвалась с места, никого не предупредив, и поехала в Институт акушерства и гинекологии, который находился в двух автобусных остановках от ее работы.
– Мне нужно, – заявила она в регистратуре.
– Женщина, у нас с улицы не принимают! – воскликнула медсестра.
– Меня примете, – оборвала ее мама.
У нее есть уникальные способности, мне они не передались. Мама чувствует и умеет убеждать людей. Она всегда добивается того, что ей нужно в конкретный момент. Может, это разновидность гипноза, может, ей попадаются внушаемые люди, может, это от нее исходят такие импульсы, что проще согласиться.
