Санёк присел на пенёк отдышаться, немного посидел и тихо умер. Его сердце наконец-то остановилось. Худое тело, прислонённое спиной к рядом стоящему кедру, так и нашли на пеньке. Многие, узнав о том, сказали или подумали: «Наконец-то отмучился».
Мужики, нашедшие его тело, хорошо знали его и были, по сути, его работодатели. Они пошли по его соболиному «путику» на следующее утро, как он ушёл и не вернулся, и обнаружили его не далеко от Санькиного зимовья, называемого в обиходе «средним».
Санёк на зиму нанимался «посторожить» охотничьи угодья, плату деньгами не брал, расставлял капканы и ловил соболя, делясь малой долей с хозяевами территории. Лето проводил за огородными хлопотами у себя в деревне, но, в основном, пил.
Саньке «не везло». За свои шестьдесят пять лет он раз пять попадал «под медведя», один раз повстречался нос в нос с тигром, раз пятнадцать тонул, два раза попадал под чужую картечь, один раз под пулю. По молодости он работал лесничим и решил бросить охранять государственное имущество в девяносто восьмом году, выйдя из тюремной больнички. По выходу из Владивостокского СИЗО, он написал заявление об уходе и исчез. Потому, наверное, и дожил до декабря 2021 года.
Его не посадили за тройное убийство, посчитав его действия разумной самообороной, но ждать прихода подельников убиенных Санёк не стал и спрятался далеко. Аж в Воронеже. Вернее, в Воронежской области. Взял его к себе на работу давний приятель, с которым они вместе учились в лесном техникуме.
Приятель охранял знаменитый Шиповый лес и, вовремя подсуетившись, взял его в аренду, и только-только организовал «ООО «Шипов лес». Крыша у обладателя уникальной дубравы имелась такая же крепкая, как и сами двухсотлетние дубы, и Саньку спрятали качественно, справив новые документы и новую фамилию.
Но Санька болел без Уссурийской тайги. Поначалу он активно помогал другу организовать и распланировать угодья под порубы и посадки, наладить производство: сначала пиломатериалов, а после 2014 года выпуск «санкционных товаров», типа паркета, мебельных досок и ещё много чего дубового. Но потом Санёк совсем закис и в 2018 году вернулся домой.
Но где был тот дом? Изба, в которой Санёк родился и прожил большую часть жизни, представляла из себя развалины. Кое-как приподняв его и залатав крышу, Александр Викторович договорился с добрыми людьми и два сезона удачно пособолевал, но снова попал сначала под медведицу-белогрудку, а потом и в больницу с сердечком.
Он ещё попугал немного людей своим шрамом на лице, и вот его не стало.
* * *
– Ребёнка отнесём в лес, – сказал шаман старосте. – Не место такому среди людей. И… Что-то часто стали урождаться лесовики…
– Так может это от половцев или от степняков? Может ничего страшного?
– Сказано пращурами: дитя, рождённое с волосом на теле, принадлежит Велесу.
– Сгинет… А у нас и так народ никчёмный. Так и… Вырастет лесовик и почнёт стада резать. Прадед рассказывал. Прижился такой малец с волками и долго изводили они животину.
– Ни што… Авось приберёт его Велес.
Роженица смотрела на двух мужчин насупившись, но молча. Отец, стоял, понуро глядя в земляной пол жилища. В землянке было тесно и смрадно от дыма, не желавшего уходить в отверстие в потолке.
– Волков не найдём сейчас, придётся к беру подсовывать.
– Подсунем, нешто, – отмахнулся шаман и вышел на воздух.
Следом за ним вышел и староста, извиняющимся взглядом скользнув по Мокше.
– Не отдам первенца, – вдруг сурово сказала роженица, не поднимая взгляда от носков своих пеньковых чуней. – С ним вместе к беру лягу.
Мокша крякнул и вышел вслед за судьями.
– Слыш, Потап, – окликнул он старосту. – Может погодим малость? Мо быть оно само, отвалиться?
– Конечно обождём, – охотно откликнулся староста. – Метель будет. Вон, дымы как стелются. А в снежень1 сам знаешь. Дён на пять зарядит.
Он посмотрел на Мокшу и коснулся кончиками пальцев его плеча.
– Не журись корч2. Тут ничего не поправить. Не примут люди лесовика. И так вон, гляди, попрятались, как узнали. Уйдут… Может не в зиму, так по теплу.
– Так может мы уйдём? Как пришли по весне, так и уйдём.
– Не гоже так, – посуровел староста. – Тут он народился, тут и остаться должен. Не противься богам. Сам бы первый встал, если бы не у тебя…
Кузнец стоял, опустив сильные руки перед собой, сутуло собрав крепкие плечи.
За ребёнком пришли через трое суток, когда утихла метель. Мать металась по землянке по-звериному рыча и тут же кинулась на вошедшего первым шамана. Мокша поймал жену за руку и прижал её к себе и не удержал. Она вывернулась, попыталась прикрыть ребёнка телом, но, помешать экзекуторам не смогла и завыла.
* * *
– Это что за хрень? – Взвыл Санька, нащупав руками мохнатую стену. – Где я, млять? Что за ёж его мать?
Вокруг снова было темно. Со зрением были какие-то проблемы. Он это понял сразу, как только очнулся. В глазах плавал такой туман, что что-то разглядеть через него Санька ничего не мог. Тогда он подумал: «Всё, писец, допился», но через некоторое время понял, что пострадали не только глаза, но и всё его тело. Он не мог нормально двигаться. Руки, ноги Санька не контролировал. Как, в общем-то и процесс испражнения. Но он чувствовал, что кто-то его перемещает и обтирает.
Кормили его через соску чем-то теплым и жидким, и Сашка подумал, что это уже совсем «край».
Всё-таки нащупав «соску» руками, Санькиному воображению представилась двухведёрная клизма. Такая же мягкая и резиново упругая. Он так и не понял, из чего его кормят и скоро оставил гадания.
Само его состояние вызывало у Саньки бурю разных мысленных картинок. Тело у Саньки тщедушным не было. Он был худ, но высок. А сейчас его то поднимали, то опускали на странных кроватях-качелях, переворачивали. Его руки и ноги шевелили. Он было попытался воспротивиться, но не справился с… Непонятно с чем не справился. С какими-то громадными руками не справился. Он даже схватился своими пальцами за что-то сарделькообразное, как толстый батон ветчины. И так же копчёным пахнувщее, кстати.
Вокруг него происходило некое действо с криками, воплями. Словно он находился в центре сражения. В конце концов его завернули во что-то меховое и понесли. Так его не однажды везли на каталках в операционные. Но тут ощущение было несколько иное.
И вот он лежит возле мохнатой, на ощупь, стены, а рядом с ним шевелиться некто и тоже такой же волосатый. Санька ощупал себя. Мама дорогая! Санька нащупал на своём животе волосы!
– Млять, млять и млять! Что за херня, – проговорил Санька.
Звуки, покинувшие его горло, тоже не понравились Александру Викторовичу. Разобрать, что он сказал конечно было можно, но с большим трудом. Саньке вдруг стало так страшно, что он громко обделался и, осознав это, громко зарыдал.