За сорок семь лет жизни много чего можно испытать, однако происходящее сейчас со мной ни в какие рамки не лезло. Вместо ада или рая я получил невесть что. Получается, не заслужил я ни того ни другого?
– Айтер! Перестань! – кричала девчонка совсем рядом. – Ты же его сейчас покалечишь!
Лежу на земле в грязи, и кто-то сильно бьёт меня ногой в голову. Кажется, уже не в первый раз. Почему я не чувствую боли? Привкус крови на разбитых губах ощущаю, злое бормотание Айтера и Чибита – кстати, кто эти люди? – отчётливо слышу, а вот боли совсем не ощущаю. Я что, бесчувственное бревно?
– Отойди, Верда. – Юношеский басок прерывается шумным, частым дыханием. Парнишки сильно спешили, чтобы не дать мне убежать. Подождите, не понял, мне? – Пусть он пообещает больше никогда с тобой не разговаривать. Слышишь меня, выродок?
И новый удар, на этот раз в бедро. Опять безболезненный.
– Слушай, может, в самом деле хватит, а? – Второй голос принадлежал Чибиту, я это вдруг понял. – Степ своё получил. Пошли отсюда.
– Нет, пусть эта тварь пообещает.
– Не надо. – Снова девчонка.
– Ладно. – Айтер отходит. – Надеюсь, ты понял.
Чего я мог сейчас понять? Разве что про их уход. Айтер, Чибит, Верда, они правда начали удаляться? Убрал руки, защищавшие голову от побоев, и чуть повернулся, чтобы увидеть двоих мальчишек и девчонку, быстро двигавшихся к концу проулка. Оглянулись поочерёдно и скрылись за забором дома старого Генри.
Немолодой уже возраст помогает сохранять рассудительность в самых сложных и непонятных ситуациях, если, конечно, не пришла пора деменции. Вроде этим-то я не страдал. Слава богу, ещё очень рано. Лейкемия на последней стадии имелась, а вот с мозгами всё нормально было. До сегодняшнего дня.
Итак, где я и что случилось? Почему вместо койки в одиночной палате, оплаченной зятем – успешным бизнесменом, я вдруг валяюсь на краю лужи в нешироком проходе между глинобитными оградами, и рядом не сиделка Зиночка хлопотала, а непонятные детишки – хорошо, не детишки, а подростки – усердно старались сделать мне больно? И откуда я знаю язык, на котором они говорили? Явно ведь не русский, вообще незнакомый.
– Ох, Создатель! – Послышался тяжёлый топот ног и ещё один вскрик, только теперь мужской. – Степ! Что с тобой, мой мальчик? – Кто-то склонился надо мной и потянул за плечи.
Самому бы знать. Надо поскорее забиться в какую-нибудь нору и хорошенько обдумать, во что я влип и как с этим бороться.
Дядька Ригер? Он. Да, точно, его так и зовут. Значит, с ним тоже знаком. Один глаз всё-таки мне удачно подбили, он заплыл, и я вынужден смотреть на нагнувшегося ко мне растерянного мужчину, как тот циклоп. Господи, да я же пацан! Лишь сейчас дошло. Не руки, а ручки, и пальцы тонкие, как у музыканта.
– Кто это сделал? Встать можешь? Скажи же что-нибудь!
Вот о чём я начну говорить, если ещё сам ничего не понимаю? Одни вопросительные знаки в сознании крутятся.
– Я, я подрался, дядя. – Нужная моменту фраза нашлась сама.
– Подрался?! С кем?
– Не помню, дядюшка Ригер. Голова болит ужасно. – Как раз голова и тело у меня ничего не чувствуют, в смысле снаружи, там, где ушибы. Зато внутри, в районе подреберья, будто огонь разжигается. – Мне бы домой.
Пытаюсь встать на ноги, и с помощью мужчины у меня это получается. Сколько ему лет? Ответ приходит мгновенно – сорок шесть, на год меня моложе. А выглядит минимум на десять старше.
Ничего удивительного. В этом мире стареют раньше, если, конечно, ты не одарён магией или не имеешь много денег, чтобы оплатить омоложение.
В этом мире? Маги? Это конец. Сумасшествие хуже нищеты или даже смерти. А разве безумцы могут здраво рассуждать, задавать себе вопросы и искать на них ответы? Кажется, нет. Получается, что всё происходящее со мной – самая настоящая реальность.
– Можешь идти? Степ, а ну-ка снова посмотри на меня. Ох, хорошо тебя отделали. На шпану местную нарвался? Пойдём, умоешься, я вызову лекаря, а вечером схожу к Барту. Он стражник, пусть разберётся.
Шпана, лекарь, стражник – чушь собачья. Приходится руками держать свод, над которым тяжесть готовой хлынуть на мою бедную психику информации. Держу, разумеется, мысленно. Не надо ни о чём думать, иначе точно свихнусь.
Ригер хлопочет над Степом, то есть теперь уже надо мной, Степаном Николаевичем Изотовым, словно наседка над цыплёнком. Разве так должен обращаться отставной сержант герцогского войска с сиротой, которого взял на воспитание, когда тому не исполнилось и двух лет? Точно нет.
Это Степ Ниш, тринадцатилетний избалованный оболтус, мало понимает в таких вещах, я же вижу немало странностей в дядьке, в его обращении с воспитанником. Или я чего-то не знаю? Неужели он так сильно любил мать мальчишки, с которой сожительствовал? Не думать. Всё позже. Вот и калитка.
Так и есть, узкая дверца, и никаких ворот. Устроена просто в стене из глины и соломы. Дальше каменная тропка и небольшой одноэтажный кирпичный домишко, окружённый крохотным двориком с садом и хозяйственными постройками. Здесь и живут Степ с Ригером.
– Дядь, мне уже лучше.
Вру. Становится только хуже. Ушибы постепенно начинают болеть, а огонь в подреберье уже жжёт невыносимо. Надо потерпеть. Парень что-то слышал о магии, о чём-то читал – дети, даже такие бестолковые, как Степ, весьма любопытны. Так что его память услужливо подсказывает мне одно слово, объясняющее разгорающееся пламя – инициация. Вокруг меня и так много бредового, почему бы не добавиться и проснувшейся способности к магии?
Наверное, от слабого удара в голову душа парнишки не могла покинуть тело. А вот одновременное воздействие внешней силы и внутренних изменений вполне способно было прогнать в небытие прежнего хозяина тела и позвать нового.
Чьи это мысли? Мои? Так, ещё раз стоп, Степан Николаевич. Позже, я разберусь позже. Надо пока уделить больше внимания происходящему вокруг. Подумать я ещё успею.
В бормотании опекуна не слышно ничего интересного. Ну разберётся, ну найдёт того, кто поколотил воспитанника. И дальше что? Да ничего.
– Дядя, можно я немного отдохну?
Мы уже в моей комнате. Спальня, учебный класс, игровая – всё вместе в квадрате три на три с одним окном из мутного зеленоватого стекла. Внутри помещения кровать, стол, тумба, табурет, два шкафа – один с книгами, другой с одеждой – и полный бардак.
– Конечно, мой мальчик. Раздевайся, ложись. Сейчас я тебе сделаю крепкого отвара и пойду за Георгом, пусть твои ушибы и ссадины посмотрит. Вроде действительно ничего серьёзного, но вдруг?
А он точно бывший сержант, вышедший в отставку после увечья? Не похож. Где и на каком этапе Ригер потерял свои командирские повадки? Сколько Степ себя помнил, дядька всегда таким был. Услужливым. Впрочем, парня-то уже нет. Теперь я здесь. Гадство, как же горит всё внутри.
